Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 04

— Кустарников я и есть…

— Тем лучше для меня, вы должны послать сейчас на квартиру баронессы и убедиться в том, что это именно я, а не он… Потрудитесь развязать меня…

— Извините, пока я не получу ответа от баронессы, я не могу сделать этого.

— Но я один против всех вас.

— Эго ничего не значит… Будьте терпеливы… Если вы действительно то лицо, коим себя именуете, мы принесем вам полное извинение в нашей ошибке.

Затем дверь затворилась, и агент вышел.

Павел с замиранием сердца стал прислушиваться к глухому стуку входной двери, раздававшемуся где-то вдалеке.

Он был уверен, что все сейчас объяснится и его выпустят, но тем не менее к горлу его стали подступать нервные рыдания.

Ряд страданий, которые он вынес от этой игры или, вернее сказать, насмешки природы, окончательно расстроил его нервы.

Одну минуту ему хотелось даже умереть тут же, на этой грязной койке, потому что в будущем не предвиделось конца этим ошибкам и посягательствам на его жизнь.

Бог весть когда его еще поймают, да и поймают ли? Очевидно, это человек дьявольской энергии и смелости.

С ним бороться не легко.

И вдруг ярость проснулась в юноше.

Он сделал такое сильное движение, от которого затрещали опутывающие его два чьих-то кушака.

— О! — пробормотал он. — Если бы в эту минуту я увидел его, с каким удовольствием я бы застрелил его как собаку…

Но в это время дверь отворилась, и в комнату вбежала Петрова и за ней ее отец и графиня. Все трое в ужасе воскликнули:

— Это он!

— Это он!

— Это он!

— Приглядитесь сперва, — холодно сказал неумолимый агент.

— Он, он! Это мой сын, — закричала графиня. — Вспомните, что я была посажена в сумасшедший дом за то, что отказалась признать его двойника!

— Развяжите графа! — сказал агент. — Теперь ясно, что злодей еще на свободе. Мы извинимся, но я думаю, это лишнее, так как граф слишком рассудительный человек, чтобы не понять, что мы тут ни в чем не виновны.

Несмотря на то что Колечкин сделался теперь почти богачом, по крайней мере, так ему казалось, он сильно беспокоился за свою шкуру.

Колечкина всюду преследовала мысль о его недавнем друге. Он ему мерещился в каждом прохожем, а раз, когда значительно подвыпил, он принял за Андрюшку даже Марину, которая, однако, тотчас же сумела разубедить его парою здоровых оплеух.

Жил теперь господин Колечкин в самой модной части Петербурга и занимал прекрасно меблированную квартиру, на прочность замков которой обращено было главное внимание.

Из Марины вышла очень эффектная дама.

Ее богатые наряды доставили ей уже несколько обожателей, до которых Колечкину было слишком мало дела, потому что мысль о поимке бывшего приятеля занимала все его помыслы.

Несколько раз он давал полиции довольно нелепые советы, но вот однажды ему пришло на мысль завести особых двух агентов, которые бы, каждый по очереди, дежурили около дома Терентьева.

Колечкину казалось почему-то, что отношения Андрюшки с дочерью миллионера не порваны и что он, во всяком случае, посягнет на возврат себе потерянного состояния.

— Такова уж его натура, — говорил себе Колечкин, шагая по своему кабинету.

Но, кроме всех прочих соображений, его пленяла поимка Андрюшки довольно солидным кушем, назначенным за нее баронессою фон Шток.

Насчет караульных около дома Терентьева дело было решено, и на другой же день первый, который пошел туда, принес ему странную новость, что в окно барышни, дня четыре назад, влез кто-то по водосточной трубе и удрал по черной лестнице.

— Он! — воскликнул Колечкин, вздрогнув всем телом.

— Кто это-с он? — полюбопытствовал караульщик.

— Да тот, про которого я и говорил тебе.

— Ага! Тот ловкач!

— Ловкач! — задумчиво повторил Колечкин. — Уж такой ловкач, что другого и сыскать, братец, трудно.

И потом, походив немного из угла в угол молча, вдруг сказал:

— Стало быть, она в стачке с ним, как я думал. Отлично, надо об этом предупредить Кустарникова.

И, не сказав больше ни слова, он уехал из дому.

Кустарников принял его сперва довольно сухо, но потом, когда Колечкин рассказал, в чем дело, понял, что сообщение его далеко не пустячно.

Во всяком случае, надо было арестовать Терентьеву.

— Ну а если это не он? — спросил агент, серьезно взглянув на своего собеседника.

— Он, он, я вас уверяю, что это он! Кому же больше быть, кто бы мог решиться на такие отчаянные штуки?

— Так вот, для первого дебюта, как подручному моему, поручаю вам проследить, он ли это или не он…

Колечкин замялся.

Агент поглядел на него с презрением.

— Если вы хотите стать действительно агентом, — еще серьезнее глядя на Колечкина, сказал он, — то робость и личные интересы надо позабыть. Наше дело такого рода, что кроме служения ему человек должен отказаться от всего.

— Но он меня сразу узнает и убьет, — пролепетал Колечкин.

— Как вы наивны! Переоденьтесь, загримируйтесь, разве у вас в руках мало средств, чтобы стать неузнаваемым.

— Тогда, пожалуй, я попробую. Могу я нарядиться солдатом какого-нибудь полка?

— Хоть офицером…

— Тогда хорошо.

— И заметьте, я предлагаю это дело вам потому, что вы ближе всех знаете его. Вы даже, я думаю, можете узнать его и переодетым.

— Ох, — удрученно сказал Колечкин, — и он меня тоже!..

Приехав домой, он, однако, решил не подвергаться опасности лично, а послал своего второго агента познакомиться с кем-нибудь Из слуг Терентьева и, пообещав ему хорошее вознаграждение, привести к нему на дом.

Агент исполнил приказание в точности.

Он привел старшего дворника, состоявшего в большой дружбе с Иваном, лакеем старого барина, который в свою очередь состоял в самых интимных отношениях с Катериной, горничной барышни.

«Хорошо бы и ее залучить, — подумал Колечкин, — да не перекупишь. Она, пожалуй, так закуплена, что и меня самого купить может».

На другой день после посещения Терентьевой, около десяти часов вечера, Андрюшка ожидал ее у входных дверей Варшавского вокзала. Теперь это был почтенный господин с седыми баками, в темных, с золотой оправой очках и цилиндре.

Он зорко оглядывал каждую входившую женщину и по временам бросал взгляд на часы, установленные над кассой.

Минутная стрелка переползла одиннадцать, а часовая приблизилась к тонкой цифре десять.

Вот они сравнялись, вот часы прозвенели звуком колокольчика, а ее все не было.

Солидный господин невольно выразил беспокойство, он вышел из вокзала и, остановившись на ступеньках, стал так же пристально вглядываться во всех подходивших и подъезжавших.

Стояла холодная лунная ночь. Месяц катился по гребню гигантской тучи, серебря ее края, то скрываясь за выступом, то повисая над пропастью.