Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 04

— Можно-с. Вы от кого присланы?

— А вот прочтите. — И Андрюшка подал письмо.

Быстро пробежав его, хозяин улыбнулся, сам подставил посетителю стул и еще увереннее повторил:

— Так-с, это можно. На имя барона Зеемана?

— Да.

— Но вам необходимы справки об этой фамилии, а это будет долго. Я могу вам предложить другую, конечно, она будет стоить немного подороже, потому что и титул больше. Я говорю вам о князе Калязинском. Его паспорта даже делать не нужно. Вы только заплатите нам за указание и молчание. Согласны?

— Согласен! — отвечал Андрюшка.

— Позвольте деньги.

— Сколько?

Старик назвал сумму и, получив задаток, продолжал:

— Теперь слушайте! Дело вот в чем. У князя нет ни души родственников, и с ним кончается его захудалый род. Далее, я знаю, что вы знаете госпожу Терентьеву… Мы все знаем, господин Курицын, это наша профессия…

И он сделал такое значительное лицо и так пристально поглядел в глаза Андрюшке, который был крайне поражен упоминанием имени любимой женщины, что тот опустил глаза и долго стоял в раздумье, глядя на протертую половицу.

В душе Андрюшки вспыхнула страшная борьба.

Получив это имя, он мог бы почить на лаврах и уехать с ней куда-нибудь из Петербурга, но эта идиллическая мысль пришла ему в голову только на минуту, и решение, уже было предпринятое им, показалось ему теперь таким пошлым и недостойным его, что на губах мелькнула презрительная улыбка, относящаяся к самому себе.

А дело, которое он затевает, разве оно не стоит целой жизни?

Разве оно не принесет ему миллионы и одновременно разве оно не заставит дрожать весь город? Разве он не пустит ростки и в провинции?.. Разве наслаждение мести можно променять на сытое довольство мирного гражданина?..

— Нет! — сказал он вслух. — Вы извините меня, но я беру назад свое решение, я отказываюсь от этого имени, несмотря на всю выгоду его получения… Если бы несколько месяцев назад, я, быть может, с радостью согласился бы, а теперь нет, жребий брошен!..

Андрюшка вдруг умолк, заметив, что начинает говорить больше, чем следует, и что все глаза с удивлением уставились на него.

— Будьте любезны, — холодно заключил он, — исполнить мне паспорт на имя барона Зеемана.

— Извольте-с, — ответил хозяин, удивленно пожав плечами. — Справок не нужно?

— Нет!

— Никаких?

— Никаких, потому что такой баронской фамилии нет в России. Я приеду из-за границы.

— Да.

Хозяин сделал опять значительную мину:

— Стало быть, заграничный? Только это будет стоить еще дороже.

— Я заплачу, когда все будет готово…

— Хорошо-с!

— Только — когда?

— Он будет готов через неделю.

— Прощайте!

— До свидания-с!.. Кланяйтесь от меня господину Богданову.

— Хорошо.

Фамилией Богданова было подписано письмо, которое подал Андрюшка.

На одной из людных улиц есть маленькая табачная лавочка. Начиная с покосившейся грязной вывески и кончая количеством товара, все говорило о бедности ее хозяина, вероятно, какого-нибудь бедняги, перебивающегося со дня на день медными копейками. Однако, несмотря на убожество своего магазина, содержатель его, некто Богданов, человек средних лет, с лысиной и брюшком, имел вид рантье с более солидной суммой дохода.

Зимою он сидел за прилавком в дорогой енотовой шубе, сквозь распах которой виднелась массивная золотая цепь. Иногда в целый день торговля его не превышала двугривенного, а он не унывал.

Сытое, не по летам здоровое лицо его всегда имело несколько ироничное выражение.

Даже редким своим покупателям он подавал и завертывал товар как-то лениво и неохотно, словно делал милость, после чего они уже не приходили в другой раз, но зато иногда поодаль этого магазина останавливались собственные экипажи и богатые господа обоего пола входили в эту запачканную дверь с сильно звенящим колокольчиком и подолгу не выходили оттуда.

Короче говоря, Богданов занимался ростовщичеством и на этом поприще пользовался большой популярностью в столичном свете и в среде «веселого Петербурга».

Этот «толстый паук», как называли его, знал наперечет все сколько-нибудь видные фамилии, и не только знал их поименно, но и все интимные тайны каждой семьи.

Клиенты его, в свою очередь, тоже знали, что от него ничего нельзя укрыть, раз ему выдан вексель, и с первой же минуты, как только попадали в его руки, добровольно давали опутать себя крепкой паутиной.

В общем, это была довольно темная личность.

Само тесное знакомство его с подделывателем паспортов и векселей уже говорило в пользу того, что этому джентльмену давно пора бы прогуляться по широкой Владимирке. Между прочим, Богданов был когда-то одним из агентов Померанцева и узнал тогда же, что убийца его есть не кто иной, как новый агент Андрей Курицын.

Знавал он и Алексея Колечкина, через которого однажды и познакомился с Андрюшкой.

Последний сразу произвел на него благоприятное впечатление, и старый мошенник, как артист, пришел в восхищение от, этого продукта и воплощения петербургского омута.

— Помните, будущий граф, — сказал он Курицыну со своей обычной кривой улыбкой, — что я ваш друг искренний, и, если вам что-нибудь понадобится, к вашим услугам мое полное содействие…

И он стал с удовольствием следить за отчаянными выходками юноши, пророча ему все с большей и большей уверенностью блестящую будущность.

Господин Богданов в особенности был восхищен одним проектом Андрюшки; собственно, это было нечто вроде опыта циркуляра ко всем ему подобным с целью сплочения их в общество.

Надо сказать, что по происхождению своему господин Богданов был незаконный сын знатного господина.

Выслушав однажды рассказ матери о тех ужасных минутах, которые она пережила, страдая от позора и сознания, что носимое ею дитя будет обречено на кличку незаконнорожденного, Дмитрий Богданов еще мальчишкой сжал кулаки и поклялся отомстить всем этим жуирам, кидающим женщину на арену какого-то отвратительного вида спорта.

Когда мать умерла, отец его через своего камердинера прислал ему небольшую сумму денег и объявил, что все дальнейшее считает оконченным и чтобы он, Богданов, забыл о его существовании, так как ныне он вступает в законный брак и не хочет быть скомпрометированным.

Первым движением юноши было исколотить посланного и швырнуть ему деньги, но он тотчас же одумался не сказав ни слова, расписался в получении этой последней подачки.

«Хорошо, — подумал он, — эти деньги послужат мне на пользу. Ты сам присылаешь мне нож, которым я тебя должен потом зарезать».

И вслух он сухо сказал камердинеру:

— Поблагодарите!

Старый лакей ушел, а он сел у окна и надолго задумался.