Алла Полянская - Когда ад замерзнет

Они и мою жизнь растоптали так, что я ее уже не соберу никогда, я же не могу все это ни забыть, ни простить им, и неважно, что они обе каким-то чудом уже мертвы. Я никогда не пойму, почему они так со мной поступали, у меня нет ответа на этот вопрос, и спросить я у них уже не могу, а если бы даже и могла, то ни за что не стала бы.

А у Лильки туфельки будут, настоящие сказочные туфельки, и если мы не найдем их в магазинах, то я поищу в интернете. Я отлично знаю, как хочется, чтобы сказка оказалась рядом. И у Лильки она будет.

— А Миша? Миша с нами?

— И Миша пойдет. — Я сейчас перемою тарелки, и надо выдвигаться. — Не переверните только ничего.

Они съели эту мою кашу с фруктами и киселя выпили по две чашки. Они едят все, что я им даю, особенно Лилька. Ей, наверное, до сих пор кажется, что вся эта наша жизнь ненадолго. Докторша права, она изо всех сил старается сделать так, чтобы никогда больше не увидеть приют. Она не доверяет мне пока, и тут я ее понимаю. Я ведь не хотела ее оттуда забирать, и она это отлично понимала тогда.

Дети не глупые, нет.

Я мою посуду и думаю о Степане — вернется ли он к нам, а если да, то зачем, что ему надо. Я не доверяю миру и людям, и вряд ли когда-то это изменится. А еще я думаю о том, кто мог задушить Зойку — да, она была неприятная во всех отношениях гражданка, но все-таки вот так душить ее — это перебор. И самое нелепое — к чему было выпускать из трупов кровь, зачем вообще было убивать этих ничтожных пьянчуг.

Они жили на этой улице всю свою жизнь, дружили в детстве, о чем-то мечтали и одинаково спились в достаточно молодом возрасте. И умерли примерно в одно время.

Эта синхронность не случайна, но, если это связано с убийством Полины, почему убийца ждал столько лет? Нет, есть еще что-то, что я упускаю.

Мы гурьбой выходим из ворот и идем в сторону проспекта. Лилька смеется, потому что Миша тормошит ее. Она захотела надеть платье с пышной юбкой, а корону мне пришлось закрепить на ее шапочке, до того идея волшебной монархии овладела ее мелкой башкой.

Я представить себе не могу, как могла Катька отдать ее в приют. Как она вела ее, ничего не подозревающую, как оставила ее, отчаянно ревущую, в руках толстухи… впрочем, удивительная черствость как раз и отличала «девочек» от нормальных людей. Они не умели сочувствовать, вообще.

А теперь Лилька шагает, крепко держа меня за руку, и эта ее хватка еще не скоро ослабнет, она боится, что я тоже куда-то исчезну, как все, кого она знала и любила. Она еще не знает, что люди не исчезают просто так. Они для этого что-то делают — или чего-то не делают, и вуаля — оказываются на кладбище для бомжей, и плакать по ним некому.

Звонит телефон, номер незнакомый. У меня в телефоне номеров немного: Рита, Роза, Миша и Мишка, Мишкина учительница, докторша, Степан и Ритин муж, Игорь Васильевич. И папин номер, активированный в отдельном телефоне. Я хочу его сохранить и пару раз в день сама себе звоню с него, и на экране высвечивается: ПАПА.

Я не готова его отпустить. Их обоих, но мама бы это просто высмеяла как ненужные сантименты, сказав при этом «Дурь собачья!», а папа расстроился бы, но понял. И я звоню, чтобы увидеть это на экране — звонит папа.

Я не успела ему сказать, как люблю его, и маме не успела. Я отгородилась от них и утонула в своих обидах, вместо того чтоб навешать лещей «девочкам» и вернуть себе своих родителей, но правда в том, что я и этого уже не могу сделать. Кто-то другой управил так, что «девочки» получили свое, но мне от этого пользы уже нет.

Иногда просто бывает поздно, вообще для всего.

Но для Лильки еще не поздно. Она должна жить по-другому, и разрази меня гром, если она не получит самое офигенное детство, какое только можно устроить. И жизнь ее будет совсем другой.

А еще мы с ней купим котенка, обязательно. Не глупых мопсов, вечно сопящих и бестолково тычущихся слюнявыми уродливыми мордочками в поисках подачки, а настоящего котенка, прекрасного, уютного и мягкого, который вырастет гордым котом, повелителем диванов и подоконников.

Лилька научится сострадать и любить.

И упаси боже, если в какой-то момент из нее проглянет крысиная морда ее мамаши. Ни за что на свете. Если бы я могла, я бы вытащила из нее все Лизкины гены, все эти мерзкие отвратительные молекулы, до поры дремлющие, чтобы они больше никогда не проявились, ни в ком.

— Линда Альбертовна, ну надо же!

Почему у меня ощущение, что этот тип меня преследует?

— Виктор Максимович, какими судьбами?

Казалось бы — магазин разной электротехники. Вот что тебе, уроду, здесь понадобилось именно сейчас?

Я в такие случайности не верю.

А он стоит и скалится, и понимает же, сукин сын, что я знаю: он каким-то образом выследил меня.

Вопрос в том, зачем ему это понадобилось.

— Гуляете?

— Нет, пришли по делу. — Я стараюсь быть вежливой, но Игорю я на него тут же настучу. — Ценами интересуюсь.

— Ну, да. — Он смеется. — Что ж, не буду вам мешать.

Он исчез так же быстро, как и появился, просто растворился в толпе, и к чему эта показуха была, я понятия не имею.

— Давайте пойдем в кафе и купим мороженого. — Я смотрю на детей, рассматривающих витрины магазина игрушек. — Или как?

— Я хочу зайчика.

Ну, этого следовало ожидать, поголовье зайцев у нас увеличивается с каждым днем.

— Ладно. А ты, Миша?

— Я?

Он так удивился, словно я предложила ему что-то небывалое.

— Ну да. Раз уж мы здесь.

— Я робота хочу… — Мишка несмело кивает в сторону одной из полок. — Папа обещал купить, но теперь…

Но теперь ему не до роботов, а жизнь-то идет, и робот нужен сейчас, а не когда папа вспомнит.

Покупки не самые тяжелые, но пока мы дошли домой, Лильке хотелось пить, потом хотелось пить Мише, потом на нашем пути попался ларек с разной китайской дребеденью, и мы обзавелись новой пачкой фломастеров и светящимися браслетами.

А потом срочно понадобилось в туалет, а после мы рассматривали витрину кондитерской, и я, конечно, прекрасно помню, что докторша нам запретила сладости, но уж больно красивый торт стоял в витрине, выглядел как настоящий автомобиль. Правда, я бы ни за что не стала есть его и никому бы не посоветовала, это ж какие красители использовались, уму непостижимо, но посмотреть было самое то.

И уже начало темнеть, когда мы добрались до дома.

Не знаю, что меня заставило повернуться и посмотреть, но дверь флигеля была приоткрыта. А ведь я запирала на ключ! Видимо, ключ был еще у кого-то.

— Линда!

Это Степан.

В полутьме он выглядит совсем так, как в тот вечер у театра. Вот сейчас я бы его запросто узнала.

— Решил выпить с вами чаю. — Степан показывает пакет из известной пекарни. — Впустишь меня? Я фруктовые пирожные принес, минимум сахара.