Евгения Михайлова - Струны черной души

— Сережа, — у меня вырвался нервный смех, — ты сообщаешь мне это в качестве утешения? Как они, эти убийцы, сильно испугались следствия? Продолжают убивать тех, кто может быть причастен к истреблению моей семьи?

— Трудно с тобой сегодня, — мирно заключил Сергей. — Пока не доказано, что это убийство. Просто передоз. Но подумать есть над чем. Разберемся. А пока Вася занимается личностью и кругом общения поставщика устриц тете Изабелл. Он удачно съездил: много новых, добрых и умелых друзей. Какие у тебя планы на сегодня?

— Ко мне приедет Игорь. У нас любовное свидание, если тебе интересно. И я не собираюсь прятать тебя под кроватью на тот случай, если он захочет меня убить. Не собираюсь с ним ничем делиться и не хочу у него ничего выпытывать. Просто немного секса для того, чтобы не забыть, что я еще жива. И он — именно он, подозреваемый, — мне подходит в этом смысле. Мне с ним хорошо. А потом я попробую оформиться в Испанию, если получится с судимостью. Нужно успеть тормознуть тетю Изабелл. Нормальные планы?

— Блестящие. Надеюсь, что-то одно получится.

Сергей церемонно простился со мной и напомнил, что он на связи в любое время суток. Если что.

Есть вещи, для которых я выделила что-то вроде колумбария в памяти. Ни в коем случае не поднимать крышку над прахом, только иногда в лучшие минуты примирения с жизнью мысленно положить туда призрачную ромашку.

Это захоронения не людей, а воспоминаний.

Сегодня я устроила себе праздник полного, абсолютного одиночества. Это так легко в наше время.

Отключаешь все телефоны — и мир замирает за стеной, как усталый зверь. К двери на звонок не подойду.

У меня есть бутылка белого сухого вина, сыр и черный виноград.

Я так свободна в своих четырех стенах, что могу сказать самую откровенную, самую острую правду самой себе.

Этот колумбарий в памяти — моя трусость, уловка, уход от правды.

Моя резкая прямолинейность в отношении живых людей — тоже в какой-то степени защита и бравада.

Я хочу содрать со всего покровы хитрости и коварства, возможно, вместе с кожей, чтобы эти колючие и ядовитые покровы не успели ранить мою по-прежнему нежную душу, несмотря на то что ее закаляли все, кому не лень.

Почему сегодня такой вечер?

Потому что мое тело ослабело и растаяло от неги в волне страсти одного подозрительного мужчины, о котором я ничего не знаю. Потому что мое горячее дыхание сделало меня настолько сильной, что я сейчас ликвидирую тот колумбарий.

Нет смерти для того богатства, которым для женщины может быть только любовь.

Я медленно пила холодное вино, и его капли, как живая вода, воскрешали самые пылкие, самые бездумно-искренние и полные минуты моей жизни.

Это сеанс проверки на выживаемость, тест на женскую полноценность и, что самое главное, это поиск главного результата.

Вот он: не все потеряно. Главное может быть впереди. Всегда главное впереди.

Я сравнила те минуты, те ощущения, которые так старательно хоронила, с тем, что испытала сейчас, сегодня, прямо этой ночью.

Это не эрзац? Не натужная подмена настоящих чувств, которых давно не знает пергаментная душа?

Нет. Это сокровища одного порядка — из разряда бесценных.

Я не люблю Игоря, но он совпадает со мной по стольким параметрам, по таким строгим, высоким и низким критериям, по такой интимной предопределенности, что я выбрала бы его снова и снова. В любой толпе, на необитаемом острове, десять лет назад, десять лет вперед…

Не на жизнь, а на ночь, для капли восторга, для стона счастливой усталости. И мне не помешает то обстоятельство, что он, возможно, убийца, охотник за состоянием.

Честно говоря, другого расклада уже не получается, если рассуждать логически.

От завещания тети Изабелл тянется цепочка людей, и она ведет только ко мне. Не нужно быть Кольцовым, чтобы выстроить такую схему.

Эти люди послали ко мне Игоря, он должен меня влюбить в себя, развестись с женой, скорее всего фиктивно, стать моим мужем, затем вдовцом. Поделить все на круг заговорщиков.

Что говорит мне сейчас моя интуиция? То же, что и логика.

Это все возможно, если не допустить цепи невероятных совпадений. Но во мне все протестует против мысли о том, что Игорь мог иметь отношение к гибели моих близких. Может, кто-то, кто и его ввел в заблуждение…

Но нет между нами тени его вины. Состоявшейся вины.

Я не могла бы это не почувствовать в самые откровенные мгновения окончательной, непреодолимой близости. Ведь во мне никогда не спит подозрительность израненной волчицы. В нем есть чуткость и совесть, их не истребит ни страсть, ни алчность.

О том, что будет дальше, я и подумаю завтра. Есть такой спасительный рецепт от Скарлетт.

А пока я плыву из вечера своей защищенности в ночь своего покоя. Там меня ждут такие свидания, такие жгучие часы и следы таких сильных прикосновений, какие не получилось смыть ни слезами, ни кровью ран.

Люди исчезли, растаяли в тумане забытья или во мраке смерти.

А их любовь, искренность, правда их сердец — все это осталось в качестве моих трофеев. И я поняла это только сейчас, приблизившись после окопов своей войны к той границе, которую всегда освещает черное солнце ночи. Где происходят только слияния самых сложных и тяжелых людей, отказавшихся на миг от своей отдельности, избранной изоляции. Во имя сладостного подчинения, которое и есть победа.

До первого замужества у меня был один парень.

В свите из многих поклонников всего один мальчик, с которым у нас был настоящий роман.

Впрочем, тогда он казался совсем взрослым. Ему было восемнадцать, мне пятнадцать. Артем был ослепительно, неправдоподобно красив. Так мне повезло.

Все, что я узнала о близости мужчины и женщины, было прекрасно, благоуханно, освещено взглядом синих глаз почти мистической красоты, согрето дыханием удивительных губ.

Млела под нами трава в росе восторга, журчала рядом зеленая река, смягчая зной того, что я чувствовала. И только грозно темнеющее небо помогало мне не потерять себя. Не подчиниться потоку, который был сильнее нас обоих, не смириться во имя всего этого с тем, что было дальше.

А дальше он ждал и любил меня до моего совершеннолетия.

Именно в этот день привел в дом к своим родителям, с их благословения мы и провели нашу первую ночь практически решенного брака.

К утру я была готова к одному: к стремительному и бесповоротному побегу. Под потолком жилища самого заурядного семейства я, наконец, рассмотрела и примитивную суть своего возлюбленного, которую так изощренно маскировало физическое совершенство, романтика природы и диких, вольных отношений.

Артем успокоился, поверил в то, что меня уже не нужно пленять, — и стал тусклым манекеном удачной формы.