Евгения Михайлова - Струны черной души

Все, что я услышала: «Мама, я не… Я нет».

Помню, что я просила ее верить мне, ничего никому самой не говорить, я потом ей скажу, что будем делать.

Да, я грела дочери молоко, искала для нее таблетки и капли, которые не повредили бы здоровью: я почти не пичкала ее лекарствами.

А муж все лежал там, брошенный.

Нет, он не мог быть живым. Мне достаточно было взгляда. Он был именно брошенным, второстепенным.

Если бы не то, что произошло дальше, я бы сумела сейчас горько пожалеть его. Я бы сумела его оплакать.

Когда Таня уснула в моих руках — о, счастье, — ее не покинул еще детский доверчивый сон рядом с мамой, — я вернулась туда.

К своему уничтоженному покою и беспокойству. Убедилась, что пульса нет. Что живое тепло почти покинуло тело Толи. Опустила его веки. Коснулась губами его красивых губ. Простилась. И начала уничтожать улики.

Да, я допускала тогда, что его убила Таня и что это сделала не она. Что она просто его увидела уже убитым.

В любом случае мы будем именно это утверждать.

Но как доказывать столь невероятную версию?

Ключа от квартиры, кроме нас троих, ни у кого не было. Замок не сломан, никаких очевидных следов чужого присутствия.

Я посмотрела в ящиках письменных столов — своего и мужа, — где лежали обычно деньги и документы. Все на месте. Главное даже — не как это доказывать, но кто этому поверит и кому понадобится отвлекаться от того, что абсолютно очевидно.

Я аккуратно, но тщательно протерла рукоятку ножа, не вынимая, конечно. Протерла следы Таниных ладоней на полу. Сложила в большой пластиковый мешок одежду Тани, завернула в полотенце и положила туда же ее ноутбук.

Кто знает, что она там писала, чем и с кем делилась. Сейчас это все точно захотят изучить.

Я сама не знаю, что моя дочка могла писать. Никогда не заглядывала. Потом посмотрю. Туда же отправился ноутбук мужа. Как-нибудь объясню его отсутствие.

Затем второе, очень важное дело.

В нашей спальне Анатолий держал маленький сейф: снял как-то со счета все сбережения, сказал, что лучше положиться на милость грабителей, чем точно знать, что тебя ограбит государство.

Код я знала, посмотрела, вроде все на месте, я не в курсе, сколько должно быть. Перевязала его полотняными ремнями для переноски тяжестей и вытащила на площадку. Туда же мешок с вещами и ноутами.

Убедилась, что Таня крепко спит, закрыла входную дверь и потащила все это к подъезду. Время было очень позднее, в доме тишина.

Я по стенке подошла к камере видеонаблюдения в подъезде, направленной на лифты, без вещей и разбила ее молотком, повредила кабель. Подогнала машину к подъезду, все погрузила. И понеслась к единственному месту, о котором тогда почти никто не знал.

Это крошечный домик моей дальней тетки, которая умерла совсем недавно, оставив завещание на меня.

Я еще не сдала документы на оформление. Это глухой, медвежий угол Подмосковья, он ничего не стоит, есть там одна ценность. Старый высохший колодец за домом.

Вот туда я полезла по шаткой лестнице. Пол был выложен большими неровными камнями. Они шатались от времени и еще сохраненной на дне влаги. Я легко вынула несколько. Все завернула во много слоев пластика, зарыла голыми руками, завалила камнями.

И лишь потом, через несколько часов, я вернулась в дом, помыла руки. Подошла к мужу, подержалась за рукоятку ножа, коснулась его крови своими пальцами, постояла ногами в носках рядом с его телом. И позвонила в полицию.

Вошла к Тане и дала ей, совсем сонной, еще одну таблетку, на этот раз сильного снотворного. До их приезда она будет спать почти под наркозом. Они ничего от нее не услышат.

Они приехали быстро, хмурые, грубые мужики. Я сразу определила их для себя как врагов. Спросила, кто из них следователь. Сказала:

— Мы с дочерью переживаем страшный стресс, поэтому вряд ли сейчас можем что-то прояснить. Скажу главное. Я вернулась из Подмосковья и обнаружила тело мертвого мужа, а рядом дочь без сознания. Понятия не имею, что могло случиться до ее прихода. Моя дочь не может пока говорить. Она страдает заболеванием сердца. Мне пришлось выводить ее из приступа, поэтому не смогла сразу позвонить в полицию. Сейчас Таня спит под препаратами. Я не позволю ее разбудить. Речь о ее жизни. Сразу скажу, что мы не давали ключей посторонним людям, даже знакомым. Но это, разумеется, не значит, что ни у кого не было возможности сделать копию.

— То есть вы утверждаете, что ваша дочь вошла в закрытую, как обычно, квартиру и увидела убитого отца?

— Да, именно это я и утверждаю. Вряд ли смогу сейчас хоть что-то предположить о том, что произошло на самом деле.

— Сейчас и не нужно, — сказал следователь. — Пусть поработает эксперт. Мы вас вызовем. Обеих. Дочь будут допрашивать в присутствии специалистов.

Эксперт все же настоял на том, чтобы он осмотрел Таню. Она не проснулась, когда он брал ее отпечатки пальцев, проверял, что у нее под ногтями. Да, ножки ее он тоже осматривал.

Я держала и давила свое сердце, как полуживого птенца, который в отчаянии может вырваться из груди. Меня осмотрели и записали все в протокол, само собой.

Я объяснила, что сначала хотела вытащить нож в надежде спасти мужа. Потом вспомнила, что этого нельзя делать.

Да, касалась его, проверяла пульс. Трогала лицо, прощалась. Сказала, что в квартире ничего не пропало, насколько я смогла проверить. С ноутбуками вообще обошлось.

Следователь просто спросил:

— Я правильно понял: у вас один компьютер и один ноутбук на троих?

— Да.

Следователя звали Николай Васильевич Никитин. Человек без внешности, возраста, эмоций и особых примет.

Когда они все уехали на рассвете, когда увезли тело Толи, я бессильно упала в кресло. О том, чтобы лечь на нашу с мужем кровать, не было и речи.

В этом кошмаре у меня была крошечная надежда. Этим казенным людям нужно просто казенно выполнить свое дело.

Если они не схватили преступника за руку, если не нашли прямых улик, если никто не будет требовать найти убийцу, — то им же спокойнее. Поищут для виду, поспрашивают, заполнят свои протоколы, — и все уйдет в раздел их «висяков», как чаще всего и бывает.

Я — потерпевшая по делу, но я дам понять свою позицию.

Мужа не вернешь, дочери требуется все мое внимание и помощь, жажды мести нет. В смысле, как у вас получится.

Разумеется, на самом деле я точно знала, что буду искать правду, что приму любую. И если это сделала не Таня, то найду способ искать и наказать убийцу.

Такое роковое «если не».

Это возможно, лишь когда минует опасность со стороны следствия для дочери и меня. Если все же Таня, — значит, преступление совершил Анатолий.