Наталья Александрова - Ночное солнце

Правда, ее ехидный внутренний голос, подозрительно похожий на голос мужа, тут же возразил, что раньше она за современным искусством не следила и прекрасно обходилась.

«Раньше не следила, а теперь буду!» – ответила Надежда, чтобы оставить за собой последнее слово, и вышла из дома.

Галерея «Гиперборей» занимала первый этаж девятиэтажного кирпичного дома рядом с парком «Сосновка». Около галереи было припарковано несколько дорогих машин, из чего Надежда сделала вывод, что Кукконен – популярный и востребованный художник.

В дверях ее встретила молодая девушка в ярком народном костюме, украшенном вышивкой и нашитыми разноцветными лентами, – наверное, подумала Надежда, это вельский национальный костюм.

– Здравствуйте! – приветливо проговорила девушка. – Проходите, мы вам рады!

В глубине первого зала сам художник давал интервью нескольким представителям прессы. Надежда обратила внимание, что Петр Кукконен выглядит как-то невзрачно – невысокий, сутулый, какой-то нескладный, незначительный. Мятый костюм сидел на нем неловко, как седло на корове, нечесаная клочковатая борода торчала во все стороны. И разговаривал с журналистами он тоже как-то неловко, неумело, то и дело заикаясь и запинаясь. Видно было, что общение с прессой – не самая сильная его сторона.

Надежда подумала, что художник, наверное, и не должен красиво говорить, он выражает себя другим способом – в своем творчестве, в своих произведениях.

С этой мыслью она пошла вдоль стен, где были развешаны картины.

Изначально Надежда пришла на выставку, чтобы вспомнить, что напоминают ей картины Кукконена, но, оказавшись перед ними, забыла о своем намерении.

Забыла вообще обо всем.

Картины буквально захватили ее.

На этой выставке не было тех жизнерадостных сказочных зверей, которых Надежда видела в центре «Велес», – только абстракции, только сложные узоры.

Раньше Надежда никогда не интересовалась абстрактной живописью, она предпочитала классическое искусство – старых европейских мастеров, русские портреты восемнадцатого века, особенно Левицкого и Боровиковского, пейзажную живопись девятнадцатого века. Некоторые художники двадцатого века ей тоже нравились, но она определенно предпочитала сюжетную живопись Петрова-Водкина и Кончаловского Малевичу и Кандинскому.

Работы Петра Кукконена были, несомненно, абстрактными, на них не было ни людей, ни пейзажей, вообще никаких реальных объектов окружающего мира – но они буквально завораживали, затягивали Надежду в свою собственную, неповторимую вселенную.

Стоя перед очередной картиной, Надежда почувствовала головокружение. Ей показалось, что она стоит на краю бездонного обрыва, а внизу под ней клубятся грозовые облака, среди которых то и дело вспыхивают молнии.

Надежду внезапно охватило непреодолимое желание шагнуть вперед, в эту клокочущую и дымящуюся бездну. Она ясно представила, как летит среди этих пылающих облаков, как глубоко под ней облака расходятся, и в их разрыве возникает прекрасный остров – плодородные, искусно возделанные поля, прекрасные дворцы среди цветущих садов, журчащие фонтаны, мраморные статуи…

И тут же она представила, что на этот прекрасный мир неотвратимо надвигается какая-то грозная тень, тень ужасной катастрофы, которая сметет этот мир с лица земли…

Надежда испуганно отшатнулась от картины, встряхнула головой, чтобы сбросить наваждение, и снова взглянула на холст трезвым, внимательным взглядом.

На картине, конечно, не было ни прекрасного острова, ни дворцов, ни статуй, ни даже грозовых облаков. Холст был покрыт сплошной сетью переплетающихся, извивающихся, бесконечно повторяющихся узоров – то ли рисунком древесных ветвей, то ли сложной сетью переплетающихся дорог и тропинок.

Причем чем дольше Надежда вглядывалась в эти узоры, тем явственнее было ощущение, что из-за переплетающихся ветвей за ней следит кто-то невидимый…

И тут Надежда поняла, что напомнил ей этот рисунок.

Он был очень похож на узор, покрывающий поверхность Вельского кубка – чаши из загадочного металла рудбегия, которая спрятана теперь в ее квартире в укромном месте.

Но это значит… это значит, что автор этой картины, художник Петр Кукконен…

Однако додумать свою мысль Надежда не успела. Ей помешала девушка в нарядном вельском костюме – та самая, которая встретила ее у дверей галереи.

– Вас просят зайти в кабинет директора, – проговорила она с дежурной улыбкой.

– Меня? – удивленно переспросила Надежда. – Вы меня, девушка, наверное, с кем-то перепутали. Я здесь никого не знаю, и меня никто не знает.

– Нет, я ничего не перепутала, – обиделась девушка. – Вы ведь Надежда Николаевна Лебедева?

– Да… – вынуждена была признаться Надежда.

– Значит, это вас просят зайти в кабинет.

Надежда пошла за ней, недоумевая. Она не могла понять, кто мог ее пригласить.

Девушка довела Надежду до кабинета, открыла перед ней дверь и отступила в сторону.

Надежда переступила через порог – и застыла на месте.

В кабинете, за массивным письменным столом сидел пожилой человек с бледным, выразительным лицом, обрамленным длинными седыми волосами.

Тот самый человек, которого Надежда видела через щелку в культурном центре «Велес».

Как и тогда, его большие руки с длинными пальцами лежали на краю стола и непрерывно шевелились, как два самостоятельных существа. Как и тогда, лицо его было запрокинуто, глаза закрыты, но сразу было ясно, что этот человек слепой.

Слепой – но своим внутренним взором он видит куда больше многих зрячих…

За спиной слепого стоял второй человек – смуглый и бритоголовый, но он был всего лишь бледной тенью слепого, всего лишь бесправным и послушным исполнителем его воли.

Надежда попятилась и повернулась, она хотела выйти из этого кабинета – но дверь оказалась закрыта и заперта, нарядная девушка заманила ее в ловушку и оставила там наедине с этим странным и страшным человеком.

– Подойдите ко мне! – проговорил слепой.

– Зачем? – спросила Надежда. Голос ее при этом предательски сорвался.

– Подойди! – повторил слепой повелительным, властным, не терпящим возражений тоном.

Надежда не собиралась ему подчиняться, но ноги сами понесли ее к столу, и она остановилась только тогда, когда до него оставалось не больше двух шагов.

– Где он? – спросил слепой своим властным, завораживающим голосом. – Где Вельский кубок?

Надежда молчала.

– Отдай мне его! Этот кубок принадлежит нам, принадлежит нашему народу… он должен вернуть нам исконную, древнюю силу, должен вернуть нам душу, должен вернуть нам законное место среди других народов… отдай его мне, ты – чужая, ты – посторонняя, ты не имеешь на него никакого права!