Стефан Анхем - Жертва без лица [litres]

Он прекрасно осознавал, что надо следовать примеру остальных пациентов – отдыхать и набираться сил, но никак не мог заснуть. К тому же ему надо было поговорить с Муландером и узнать, пришел ли тот к тем же выводам, что и он сам. Это единственное, что поможет ему расслабиться. На месте преступления ничего не щелкнуло. Мысль пришла ему в голову только несколько часов спустя, в больнице.

Хотя было уже далеко за полночь, он решил позвонить, но, взяв мобильный, увидел, что тот разряжен. Он оглядел палату и заметил висящий на стене телефон. Наверное, только для внутренних разговоров. Если аппарат вообще подключен.

Преодолевая боль, Фабиан потянулся изо всех сил, но до телефона не достал. Зато с помощью прислоненных к стене костылей ему удалось снять кровать с тормоза и придвинуться к телефону.

Приложив трубку к уху, он уловил сигнал. Телефон действительно был внутренним, но, набрав «ноль», услышал в ответ женский голос. Ответивший оператор, к его удивлению, без лишних вопросов согласилась соединить его с городом. Он позвонил в справочную службу и попросил перевести его звонок на мобильный телефон Ингвара Муландера из Хельсингборга.

– Привет. Вы позвонили на автоответчик Ингвара Муландера. Сейчас у меня нет возможности ответить на ваш звонок. Поэтому назовите свое имя и номер после сигнала, и я обещаю вам перезвонить. А еще лучше отправьте смс. Спасибо и пока…

Фабиан повесил трубку. Было уже действительно поздно, но Муландер наверняка еще не спал. Они будут работать на месте преступления в Седеросене как минимум всю ночь и большую часть завтрашнего дня.

Он закрыл глаза и почувствовал, как тело все же начинает поддаваться усталости.

Внезапно у своей кровати Фабиан увидел Тувессон. Он вздрогнул и почувствовал страшную боль.

– Извини, я не хотела тебя будить. Я думала, что ты не сможешь заснуть.

– А я и не мог, пока… Кстати, а сколько времени?

– Половина восьмого. Я принесла кое-что к завтраку. В таких местах не очень-то вкусно кормят. – Она поставила пакет из супермаркета на ночной столик. – Хотела только узнать, как ты.

– Ничего. Хоть я и забыл намазаться солнцезащитным кремом, жаловаться особо не на что.

Тувессон засмеялась:

– Да, солнце бывает сильнее, чем кажется.

– А у вас как дела?

– Ничего, есть что осматривать. Муландер сказал, что ты пытался ему дозвониться.

– Да, но он не ответил. Ты знаешь, где он?

– У них с Гертрудой вчера была годовщина свадьбы, и они собирались провести ее в гостинице Мариенлюст в Хельсингере.

Годовщина свадьбы… Фабиан попробовал эти слова на вкус. Они с Соней давно не отмечали этот день. Первые годы им ничего не могло помешать. Они просили кого-нибудь посидеть с детьми, нарядно одевались и уходили из дома. Один из них готовил в этот день сюрприз для другого. Это могло быть все что угодно – начиная от театра и похода в ресторан до пикника и полета на воздушном шаре. Фабиан решил, что как только эта эпопея закончится, он сделает Соне сюрприз и компенсирует все пропущенные годовщины.

– О’кей, и к чему вы пришли?

Он открыл пакет с завтраком и обрадовался, что Тувессон, кроме свежей булочки и хорошего кофе, расщедрилась ради него на брауни.

Тувессон взяла стул и подсела к его кровати.

– Если позволишь, вопросы буду задавать я. Я отстранила тебя для того, чтобы ты взял отпуск и предоставил нам заниматься этим делом.

– Нет, ты сделала это с другой целью: тебе нужна жертва. А то, чем я занимаюсь в свой отпуск, мое личное дело, если я не совершаю ничего противозаконного.

Тувессон тяжело вздохнула и развела руками.

– О’кей. По правде говоря, мы не очень далеко продвинулись вперед. И теперь, когда твоя версия оказалась совершенно ошибочной, мы в полном смятении и по большому счету должны начать все сначала.

– Значит, у вас нет новой версии?

– Не совсем. На данный момент это может быть кто угодно. Другой одноклассник или кто-то из параллельного класса. Учитель, которому вы досаждали больше, чем другим, или чей-то родитель.

Она достала сигарету и поднесла ее к носу.

– Нет, я ее не зажгу. Обещаю. Во всяком случае, Утес и Лилья общались со всеми из класса, кто сейчас в городе, и никому из них ничего не приходит в голову, кроме Клаеса Мельвика. Поэтому хочу тебя спросить. Ты не помнишь никого, кто так или иначе контактировал с классом и…

– Подожди. Я не понимаю, – прервал ее Фабиан. – Как вы могли ни к чему не прийти?

– Пожалуйста, сначала ответь на мой вопрос.

– Осмотр в Седеросене должен был дать вам новые зацепки. Разве вы ничего не нашли?

Тувессон вздохнула и опустила руку в карман, чтобы убедиться, что там лежит зажигалка.

– Наверняка мы знаем только, что Руне Шмекеля жарили на медленном огне свыше двух недель, а умер он несколько дней назад. Под стеклянной пластиной была спрятана канистра с водой, и он мог пить через трубочку. – Она замолчала и покачала головой. – Даже не могу себе представить, сколько же он страдал, бедный.

Фабиан задумался над словами Тувессон и понял, что они только подтверждают его версию. Он посмотрел ей в глаза:

– Вот что мне кажется. Мне кажется, что место убийства – визитная карточка нашего преступника и его мотивов.

– Не понимаю. Что ты хочешь сказать?

– Само по себе место. По его задумке, мы должны были попасть туда и увидеть это место. Может быть, не именно сейчас, но должны были. Преступник потратил на это столько времени и энергии не только для того, чтобы убить Шмекеля. Он хотел сказать нечто большее.

– Йорген и Гленн были убиты в наказание за их поступки.

– Именно. Предположительно, здесь то же самое.

– Но в чем виноват Шмекель или Клаес Мельвик? Кроме того, что Йорген и Гленн его травили?

– Не знаю. Поэтому я и хотел спросить Муландера, что вы нашли.

– Немногим больше того, что ты уже видел. Да, кстати, одна вещь. Когда мы подняли его со стеклянной пластины.

– Да?

– Под пластиной мы обнаружили что-то вроде мха, совершенно безжизненного и высохшего в тех местах, куда не попадала его тень. Но в тени отпечатался контур человеческого тела, словно под пластиной лежал еще один человек. Хотя на самом деле это всего лишь мох. Понимаешь? Не совсем просто это объяснить.

Фабиан кивнул. Он понял.

– Вероятно, это он сам.

– Кто? Преступник?

– Так он изобразил самого себя. Это его автопорт-рет. Он хочет, чтобы мы видели его таким.

Боль ударяла ей в голову с силой, которую она никогда не испытывала раньше. Так вот что такое мигрень? Она никогда не страдала мигренью, но слышала, что это ужасно. Но сейчас хуже, гораздо хуже.

В кои-то веки ей действительно захотелось провести вечер с Моной и Силлой. Чаще всего она встречалась с ними будто по принуждению. Из чувства долга. Нельзя же все время сидеть дома перед телевизором. Даже если именно этого ей хотелось больше всего. Но в этот раз она была настроена развеяться. Она понятия не имела, почему. Просто тянуло напиться. Напиться, забыться и наплевать на завтрашний день.