Виктория Платова - После любви [litres]

Алекс тоже попался.

Не потому ли он лезет в карман за портмоне и вынимает оттуда очередную десятку? Просто наблюдать за этим – выше моих сил.

– Фатима! – окликаю я девушку. – Зайди к хозяину.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Отнеси Наби рыбу и отправляйся к Доминику.

Ни на чем не основанная, никчемная ревность заставляет меня совершать одну глупость за другой. Я зачем-то повысила голос на Фатиму, зачем-то разговариваю с ней как с прислугой, хотя мы всегда были на равных. Женщины, помогающие мужчинам справляться с делами.

– Рыбу? – удивляется Фатима.

– Где пакет? – спрашиваю я у Алекса.

– Разве вы не видите?

Все правильно, я давно приметила и пакет, он стоит в ногах Алекса, слегка завалившись набок; прежде чем пакет перекочует к Фатиме, необходимо изъять из него ключ. Что я и делаю, затратив на это чуть больше времени, чем следовало бы: простые механические движения призваны вернуть мне покой и равновесие.

– Какая муха вас укусила? – интересуется Алекс, когда мы остаемся одни. – Набросились на бедную девушку…

– Вы должны были ждать меня в номере…

– А теперь бросаетесь на меня! Что-то произошло?

– Пока не знаю. Фатима вас удивила?

– С чего вы взяли?

– Вы отдали ей десятку. Я видела.

– Это внеплановая десятка. Я просто купил у нее одну вещь.

– Какую же?

Вместо ответа Алекс перегибается через стойку и собирает плотные кусочки картона, оставленные Фатимой: мимо меня проплывают обе половины лошади, и оба бабуша, и дворец Бахия.

– Я купил у нее карты для арабского гадания.

– И вы уже знаете, как ими пользоваться?

– Конечно. Это несложно. Я научу и вас.

В руках Алекса карты преображаются: теперь они кажутся мне старинными, едва ли не раритетными, десять евро за такой подарок судьбы – сумма явно недостаточная.

– Четырем сторонам каждой карты соответствуют половинки четырех предметов. Лампа, кальян, дворец…

– Это Бахия.

– Все может быть. Персонификация предметов в данном случае меня не интересует. Только символика. Лошадь, полумесяц со звездой, кошка, верблюд и так далее. Всего двадцать карт. Укладываем по пять карт в ряд, получается четыре ряда. И смотрим, какие из половинок совпали. Их месторасположение значения не имеет – они могут совпадать и сверху, и снизу, важно, чтобы карты были соседними. Цельный рисунок даст нам ответ.

– Какой же?

– Полумесяц – исполнение желаний… Змея – наличие врагов. Лепешка – застой в делах, раскрытая книга – их расцвет. Как видите, все очень просто.

– Действительно просто. А что означают бабуши?

– Что такое бабуши?

– Туфли… Или башмаки, как вам больше нравится.

– А-а… Дорогу, конечно. Не самый сложный символ. Не самые сложные трактовки.

– Мне кажется, Фатима продешевила.

– Нисколько. Так что случилось с вашим другом?

– Несчастье…

Сказать сейчас о том, что доски с картинами уничтожены, означает выставить себя не только полной дурой. Но и обманщицей, сраной мистификаторшей.

– Несчастье… или скорее форс-мажор.

– Вот как?

– Досок больше нет. Этот идиот…

– Ваш приятель? – деловито уточняет Алекс.

– Да. Этот идиот, мой приятель, разбил их в щепы. Ни одной не осталось. Не знаю, что на него нашло. Полное помрачение сознания, не иначе.

Вопреки ожиданиям, Алекс никак не реагирует на мои слова.

– Мне очень жаль, Алекс. Вы приехали напрасно.

Даже тень на его лицо не упала, вот проклятье!

– Совсем не напрасно, Саша.

Ну почему, почему в его устах это снова не выглядит комплиментом, элементарным знаком внимания симпатичной женщине! или нет: женщине с изюминкой. Или нет: женщине – владелице ключа, поднятого со дна Атлантического океана.

– Во-первых, я получил чудесные карты. Во-вторых, чудесное письмо. И наконец, вы, Саша. Этого больше чем достаточно.

Я слишком расстроена, чтобы вовремя заметить странности, происходящие с Алексом Гринблатом: точнее, их можно отнести к странностям, которые происходят со мной. Здесь и сейчас. Здесь и сейчас улыбка Алекса начинает воспроизводить саму себя, почковаться, делиться; через короткий промежуток времени я уже окружена частоколом улыбок со всех сторон.

Отсюда не вырвешься.

Лучшего материала для мышеловки, чем улыбка Алекса, – не найти.

Я закрываю глаза и тотчас же снова открываю их: все в порядке, вот он, Алекс (в единственном экземпляре) и – что гораздо более важно – его смеющиеся губы. В единственном экземпляре. Должно быть, именно такими подвижными, гуттаперчевыми губами были наделены испанские и португальские миссионеры, обратившие в католицизм целый континент.

– Вы как будто совсем не расстроены, Алекс.

– Я и вправду не расстроен.

– Хотите, отправимся куда-нибудь вечером?

– Хочу.

…Я провожу вечер в одиночестве.

Подготовка к нему занимает всю вторую половину дня, я так ей поглощена, что вспоминаю о Доминике и обо всем случившемся всего лишь два раза.

Первый – когда нахожу под дверью небольшой конверт с жирным пятном в левом нижнем углу. Никаких вкладышей в нем нет. За исключением проклятого кольца, которым прямо перед моим носом поигрывал вчера Доминик и которое (как мне казалось) было удачно сплавлено Наби. И вот теперь оно снова вернулось ко мне. Проследить путь кольца не так уж сложно: честный парень Наби сунулся с ним к Доминику, а Доминик отфутболил его ко мне, да еще наверняка снабдил Наби конвертом. Интересно, это случилось до или после бойни? – выяснять у меня нет желания.

Я засовываю кольцо и конверт в ящик стола, вынимаю из пакета ключ и отправляюсь с ним в ванную. Ключу просто необходимо пройти обряд очищения от рыбьей требухи, к тому же она начинает явно подванивать: запах нерезкий, но он уже перешиб запах кухни, идущий от конверта. Конверт успел побывать на кухне у Наби, отсюда и пятно.

Под напором воды головка ключа обнажается, и я испытываю легкое разочарование. Она совсем не такая, какой я втайне желала бы увидеть ее: голова единорога, Вишну, медитирующий под священным деревом баньян, женщина-ящерица как праматерь сущего, воплощенное в геометрии число двадцать одинкак знак совершенства – ничего этого нет и в помине. Даже завалящий масонский символ мне не обломился. Головка ключа унизительно банальна: овал или неправильный круг, все ключи в нашем отеле имеют сходную форму, на переоснащение электронными у Доминика никогда не хватало денег.

Я кладу ключ на край раковины и тотчас же забываю о нем.

Новая, совершенно нелепая мысль посещает меня: прежде, чем отправиться на свидание с Алексом (вопреки всему я смутно надеюсь, что это – свидание), не мешало бы побрить ноги.

И кое-что еще.