Виктория Платова - После любви [litres]

Насколько хватит стены?

И закончится ли она раньше, чем меня окончательно признают виновной в убийстве Франсуа Пеллетье?..

…Время свидания – пятнадцать минут.

Неоправданно много для трусишки Доминика, моего друга Доминика Флейту.

Я уже почти забыла о его существовании. Доминик остался в прошлой жизни. Там, где по вечерам читают газету «Фигаро» на открытой террасе и (между переменами блюд) сожалеют о невинных жертвах очередного террористического акта. Террор, терраса — слова, которые начинаются одинаково, начинаются за здравие, а кончаются за упокой, я стала большим специалистом по словам.

Большим, большим специалистом.

Где-то совсем рядом – бело-синяя Эс-Суэйра, волны, ветер, воздушные змеи, футбол в свете прожекторов (я до сих пор не внесла в кроссворд слова «футбол» и «серфинг»), но Доминик – не олицетворение Эс-Суэйры. И никогда не был ее олицетворением – даже в лучшие времена. Даже во времена, когда я была свободной и не знала ни о существовании Алекса Гринблата, ни о существовании бедолаги Фрэнки.

За то недолгое время, что мы не виделись, толстяк осунулся и заметно похудел. Но не стал от этого лучше, совсем напротив: дряблая кожа складками висит на щеках (складки не в состоянии скрыть даже отросшая щетина), рот выгнулся подковой, глаза впали. Доминик явился на свидание в своей излюбленной гавайской рубахе (две пуговицы оторваны) и слава богу, что догадался не напяливать бейсболку.

От Доминика прет козлом гораздо больше, чем когда-либо.

– Ну у тебя и видок! – говорю я вместо приветствия.

Доминик пытается улыбнуться – ничего хорошего из этого не выходит. Нижние концы подковы лишь слегка разошлись и снова встали на место, складки на щеках дрогнули, глаза увлажнились. Неужели он сейчас расплачется?

– Не нужно, Доминик. Пожалуйста.

– Как ты, Саша́?

– Меня обвиняют в убийстве, разве ты не знаешь? А в остальном – все в порядке. Лучше расскажи мне про себя. Как отель?

– Отель? Что может случиться с отелем?

– Кондиционеры работают?

– Кондиционеры? А, да…

Доминик вынимает из кармана огромный и не слишком чистый носовой платок. Только бы не стал прикладывать его к глазам! – я сама готова расплакаться. Нет, все обошлось, платок понадобился для того, чтобы промокнуть вспотевшие лоб и шею.

– Много народу приехало?

– Нет. Никто пока не приехал.

– Фатиме, наверное, тяжело, бедняжке. Сразу столько работы на нее навалилось.

– Она не жалуется. Когда ты вернешься…

– Вряд ли я вернусь, Доминик. Вряд ли это случится скоро.

Черт возьми! Я не собиралась обсуждать с впечатлительным толстяком свое положение, неожиданный визит с самого начала тяготил меня, что нового может сказать Доминик, чем он может меня поддержать?

Доминик переживает. Страдает. Выглядит беспомощным, как младенец, только что оторванный от груди. Немудрено – многое, очень многое в отеле делалось под моим присмотром, старенький автобус тоже висел на моей шее, и поездки в аэропорт за туристами, и поездки на рынок за продуктами, и пожарная безопасность.

– Не говори так, Саша́!..

– Мы оба это знаем.

Доминик знает даже больше, чем знаю я. Уж слишком похоронная у него физиономия. С такой физиономией провожают в последний путь любимую собаку породы золотистый ретривер. Или выслушивают от врача дежурное: «Вашей жене (теще, свояченице) осталось не больше двух недель, говорю вам это, как близкому родственнику. Все, что мы можем, – облегчить ее страдания обезболивающими средствами. Но шансов никаких. Никаких».

– У меня нет шансов выбраться отсюда? – Я надеюсь на чудо. Надеюсь на то, что Доминик знает ответ, который бы меня устроил. Просто потому, что надеяться больше не на что. Никто не придет и не спасет меня, в самый ответственный момент бог из машины не появится.

– Еще ничего не известно, Саша́. Недоразумение может разрешиться в любой момент. Я говорил, я объяснял… Я думал и сейчас думаю… что обвинение несправедливо.

«Недоразумение» – Доминик имеет в виду убийство. Есть еще один, не менее обтекаемый вариант: неприятности с Фрэнки. Лучше не озвучивать то, что может вызвать в памяти огромную лужу крови под черной рубашкой Франсуа Пеллетье.

– Спасибо, Доминик.

– Я верю, что ты невиновна.

– Спасибо, Доминик.

– Я сделаю все, чтобы это доказать.

– Спасибо, Доминик.

– Я… Я обязательно что-нибудь придумаю…

Придумки Доминика, ха-ха. Что может придумать трусливый жирдяй, даже сейчас нервно косящий на наблюдающего за нашим свиданием полицейского. Поджечь участок? Взорвать камеру? Вызволить меня силой?..

– Для начала пришей пуговицы на рубашке. Или попроси, чтобы Фатима пришила их.

– О чем ты? – Доминик растерянно хлопает ресницами, почему раньше я не замечала, что у него такие длинные ресницы?

Коровьи. Нет – воловьи.

– О чем? О твоей рубашке. Как там близнецы? Джамиль и Джамаль?

– Джамиль разбил нос, а Джамаль разбил локоть.

– А Наби?

– У Наби вскрылся фурункул на правой руке.

– Кто же теперь готовит?

– Это не мешает ему готовить. Я купил четыре новых доски для серфинга.

– Ты снова будешь рисовать?

– Не знаю… Подожду, пока ты вернешься. И мы вместе решим…

– Вряд ли это случится скоро. Я не слишком тебя подвела?

– Подвела? Почему ты должна была меня подвести?

– Ты давал приют женщине, незаконно находящейся на территории Королевства Марокко. Это могло обернуться для тебя неприятностями.

– Пустяки.

– Я сказала, что ты ничего не знал. Можешь сказать то же самое.

– Пустяки, Саша́. Все в порядке. Не стоит переживать.

– Хорошо… Там, в шкафу, в жестяной коробке, мои фотографии. Пусть они побудут у тебя. И машинка. Portative. И сумка с вещами, их не так много. И…

Голос мой срывается. Пятнадцать минут – слишком маленький срок. Пятнадцать минут – ничто по сравнению с тремя годами, которые я провела рядом с Домиником. И за все три года я не нашла для него ни одного теплого – по-настоящему теплого – слова. А ведь я нежно привязана к Доминику. Так какого же черта?..

– Пять минут! – гортанный голос охранника неумолим. Для пущей убедительности он показывает растопыренную пятерню. – У вас осталось пять минут.

…так какого же черта?! Доминик – единственное, что у меня есть.

Жирдяй. Трусишка, на дух не переносящий исламских фундаменталистов, русской мафии, глобального потепления, поломок кондиционера, приливов, отливов, электромагнитных излучений от мобильников и микроволновок. Гипотетическая жертва лифта-убийцы и вора-карманника. Художник, которому не хватило смелости стать знаменитым. Владелец отеля, которому не хватило упорства прибавить к двум гостиничным звездам хотя бы еще одну. Романтик, лысеющий со лба. Потный, неуклюжий, вечно небритый, не внесенный в кроссворд Доминик —