Виктория Платова - После любви [litres]

– Как у Sacha Distel?

– Как у Ива Монтана.

– Я позвоню тебе вечером. После того как поговорю с этим стариком, Исой. Ты ведь будешь вечером в отеле?

– Конечно.

– Береги себя, Саша́.

– И ты, Доминик. И ты.

Я слышу короткие гудки – на том конце провода, в Эс-Суэйре, Доминик не просто положил трубку, он оборвал связь. Волевым усилием, как я предполагаю. Доминик всегда был немного странным, с гибелью досок для серфинга странности усилились; кажется, я уже прогоняла эту пургу, – только сумасшедший мог пожертвовать отелем, чтобы вытащить из-за решетки никчемную девицу. Только сумасшедший. Мозг Доминика (и без того некрепкий, капризный, тепличный) окончательно расклеился после убийства. Не того, которое якобы совершила я, а того, которое совершил он. И речь идет не об одиночном факте, а о самой настоящей резне, бедные доски!.. Так я тогда о нем и подумала: маньяк, нездоровый человек. Конечно, я благодарна ему…

Ни хрена не благодарна.

Пока я находилась в камере, я могла сопротивляться. Не соглашаясь с обвинением, раз за разом доказывая непричастность к самой настоящей резне, бедный Фрэнки!.. У марокканского следствия были проколы, отсутствие у меня мотива, например. Ссора с некогда любимым человеком на почве личной неприязни – эту версию нельзя рассматривать всерьез. Ссора еще не повод взяться за бритву – раз, никто не видел, как мы ссорились, – два, спички – три. Вот оно! Я выпустила из поля зрения спички. Если бы я жгла их в поисках выроненной бритвы – наверняка от них остались бы огрызки. Ошметки. Обгорелые остовы. Но ни о чем таком араб-следователь мне не доложил, а я, фефела, – не додумалась порасспросить. Впрочем, и так ясно, чтобы он мне ответил:

Спички унесло ветром с океана.

И они считают, что я им поверю. Марокканские идиоты.

А теперь еще и старый лгунишка дядюшка Иса. С самого начала мне чудилось в нем что-то фальшивое, ненатуральное, какой-то подвох, изъян. Дядюшка – не владелец дома, следовательно, он врал мне изначально. Сознательно. Ничего особо криминального в такой лжи нет, но она автоматически вызывает недоверие и ко всем другим пассажам Исы Хаммади.

Он видел, как мы с Фрэнки поднимались на смотровую площадку? – очень мило, но никто этого не подтвердит.

Он заявил, что я спустилась вниз около полуночи, и при этом даже не потрудился взглянуть на циферблат часов? – очень мило, но никто этого не подтвердит.

Конечно, косвенно это могла бы подтвердить Фатима – ведь я вернулась в отель, когда бухарестские часы показывали без двадцати час. Время – вот кто играет против меня. Все учтено и запротоколировано, существует точка отсчета (наш с Фрэнки парадный выезд из «Ла Скала» в сопровождении официантов, грумов, гончих, ловчих и сводного оркестра кирасирского полка), существуют промежуточные точки. Так же имеется точка финальная, намертво вмонтированная в глупую тарелку с железнодорожного вокзала. Я нигде не отклонилась от маршрута, я вписалась во все предложенные сроки, но что, если сроков не было? А часы на ресепшене могли просто подкрутить.

O-la-la, mademoiselle!

Сердце мое начинает бешено колотиться. Ведь если… Если часы и подкрутили, то вовсе не для того, чтобы подставить меня, какая разница, когда я вернулась? Если часы и подкрутили – то только для того, чтобы обеспечить алиби кому-то.

Кому-то.

Я знаю – кому. Алексу Гринблату. Знаменитому галеристу и Спасителю мира. Фатима утверждала, что он звонил из номера за час до того, как я вернулась. Следовательно – в самый момент убийства. Но если переместить стрелки хотя бы на пятнадцать-двадцать минут в ту или другую сторону, – от алиби не остается и следа. За пятнадцать минут, а то и за меньшее время хорошо тренированный человек добежит от форта до гостиницы. Алекс Гринблат, несомненно, хорошо тренированный человек, я сама видела его тело, я касалась его, ничего прекраснее в моей жизни не было… м-м… почему он уехал, даже не попрощавшись со мной?

Это бесчеловечно.

Стоп, Саша́. Глупое разнюнившееся существо, ты думаешь совсем не о том! Соберись и попытайся посмотреть на тело Алекса Гринблата трезво – как на улику.

Я знаю об Алексе не больше, чем в тот момент, когда увидела его в аэропорту. Да и что, собственно, мне известно? То, что никогда раньше он не был в Эс-Суэйре. То, что его галереи достаточно популярны и расположены по нескольким адресам в Старом и Новом Свете. То, что он практикует циничное втюхивание откровенной фигни, о-о, excusez-moi! [30]– шедевров современного искусства. Алекс Гринблат (по его же словам) в состоянии сделать бросовые вещи культом или, по-другому выражаясь, – брендом. А человек, так долго и упорно занимающийся брендированием, сам превращается в бренд. Такой же вездесущий и многоликий (многорукий), как Будда, Шива или Христос.

И такой же абстрактный.

Нет, я не отрицаю того факта, что Алекс Гринблат существует в природе. Вопрос в том, кто именно приехал в Эс-Суэйру под его именем.

O-la-la, mademoiselle!

Подобные рассуждения могут завести вас далеко; на вершину, с которой не только хорошо просматриваются живописные окрестности, но и циркулирует разреженный воздух. Кислородное голодание – вот что вам грозит. В этом случае с быстротой и живостью ума придется распрощаться навсегда.

Ну нет, голыми руками меня не возьмешь. Не так давно я уже побывала на вершине и благополучно спустилась с нее. На страховочном тросе, второй конец которого был пристегнут к телу Алекса.

Выступающему сейчас в качестве улики.

Помнится, я уже начинала думать о виновности Алекса, что же тогда меня остановило? То, что он был для меня Алексом Гринблатом, знаменитым галеристом.

Никем другим.

А если это все же не Алекс Гринблат, а кто-то еще, воспользовавшийся именем настоящего Алекса? Кто-то, кто уже успел побывать в Эс-Суэйре и изучить ее досконально. Кто-то, кто приехал с четко продуманным планом. Кто-то, кто пас Фрэнки с самого начала – ведь Алекс и Фрэнки летели в Марокко одним самолетом, не стоит об этом забывать.

А если Фрэнки пасли – значит, он был обречен. И я просто подвернулась под руку, максимально облегчив задачу убийце.

Такое положение дел вдохновляет. Я чувствую себя раскладывающей знаменитый арабский пасьянс, где вместо традиционного набора изображений – обрывки того немногого, что мне известно. Стоит совместить их под правильным углом – и картина прояснится. Единственное неудобство – правильный угол можно обнаружить лишь случайно.

Я не видела документов Алекса Гринблата – но с тем же успехом могла увидеть их, ничего бы не изменилось. У меня самой – чудесный, восхитительный, полноценный и полнокровный паспорт на чужое имя. Я могла бы пойти в другое кафе и не встретиться с Фрэнки, а могла бы и вовсе никуда не ходить – все равно рядом с мертвецом нашли бы бритву с моими отпечатками. На смотровой площадке старого форта или где-нибудь еще. И всегда нашелся бы очередной дядюшка Иса, который подтвердил бы, что видел меня в полночь – кружащейся на метле вокруг мертвого Фрэнки.