Анна Акимова - Укол гордости

Еду приносили охранники. Их было двое, Варя назвала их Толстый и Тонкий. Одеты они были одинаково — в камуфляж, на поясах висели дубинки и кобуры с оружием. Вели они себя тоже одинаково: молча ставили миску с едой на нары, забирали пустую и уходили. Варя пробовала с ними заговорить, но оба вели себя, как глухонемые.

Толстый был огромный, с равнодушным одутловатым лицом и блестящей лысиной под матерчатой камуфляжной кепкой. Тонкий, наоборот, был мелкий, щуплый, с перманентной щетиной и неопрятными косматыми бровями над светлыми злыми глазами.

Этот Тонкий был опасен. Когда Варя, сходившая с ума от могильной тишины, попробовала громко петь, он вошел в камеру и, не говоря ни слова, саданул ее дубинкой по ребрам так, что она задохнулась от боли.

Кроме тишины Варю мучили и голод, и холод, но больше всего — страх и неизвестность.

Совершенно непонятно, зачем ее здесь держали. Ее не допрашивали и не пытали, если не считать пыткой постоянный промозглый холод и холодное, горьковатое полусырое варево из непромытого и неперебранного пшена. Но и отпускать ее отсюда живой тоже, очевидно, никто не собирался. Ни ее похититель, ни охранники не скрывали своих лиц, а это бывает только в том случае, если жертва обречена. Почему тогда ее не убили сразу? Она им для чего-то нужна. Для чего?..

В первые дни, когда у нее в организме, видимо, еще бродили остатки препарата, которым ее одурманили, она то и дело впадала в забытье, и это приносило какое-никакое облегчение. Но потом период сонливости кончился, и она, наоборот, почти перестала спать. В первую очередь из-за холода, от которого не было никакого спасения. Варя натягивала свою джинсовую курточку на голову и кое-как согревалась дыханием, но стоило ей заснуть, как она мигом остывала, ее начинала бить крупная дрожь, она приходила в себя, и мучительная действительность снова наваливалась на нее вместе с тяжелыми мыслями.

Особенно тяжело было думать о Гайке и Персике. Где они, что с ними стало? Поначалу Варя считала, что ее похитители не могут ничего знать о местонахождении Гайки. Но потом вспомнила про телефон, который у нее отобрали. Она ведь сто раз звонила Гайке, пока ехала в институт и потом, в институте. Она достаточно насмотрелась детективных фильмов, чтобы знать: человека можно выследить по мобильному телефону. Люди, которые нагло, средь бела дня похищают человека, у которых есть возможность держать его в плену, могут многое. Конечно, у них есть возможность отследить мобильный телефон. И вряд ли Гайка догадалась выключить свой, когда поняла, что с Варей что-то неладно. Она, Варя, опять всех подставила…

Если они схватили Гайку, она тоже где-то здесь, может быть, в соседней камере. Персика, скорее всего, просто пристукнули, в лучшем случае выкинули на улицу. Может быть, он и выживет, прибьется к какому-нибудь доброму человеку. Он обаятельный, хорошенький. Хоть бы выжил…

Может быть, и Вадим Геннадьевич Зольников тоже здесь? Не могли же они оставить на свободе свидетеля ее похищения! Или его просто убили на месте? А улыбчивая Галочка, которая продавала кофе, а заправщики? Что-то много получается свидетелей… Что они с ними сделали?

Когда Варя думала о Зольникове, в ней вспыхивала надежа. Ведь если ее исчезновение никого не удивит просто потому, что она в отпуске, на работе ее никто искать не будет, то исчезновение Зольникова не могло остаться без внимания. Его-то обязательно будут искать! А если будут искать Зольникова, могут попутно, заодно, найти и ее. Не факт, конечно, но все-таки…

А вдруг Гайка все же на свободе? Вдруг эти не сразу занялись ее поисками, и Стас Тимаков приехал и успел увезти их с Персиком в безопасное место? Тогда Тимаков знает, куда она пошла, он будет ее искать!

О Тимакове она вспоминала с болью и стыдом. Перед ним она была виновата больше всего. Как можно было так бездумно, пренебрежительно, просто по-хамски отнестись к его предупреждениям! Он сделал все, чтобы обеспечить их с Гайкой безопасность, и все пошло прахом из-за ее глупости.

Каким пустяком кажется теперь статья, которую она вовремя отправила в журнал! Надо было плюнуть и на эту статью, и на недовольство Милого Дедушки! Но нет, она, наоборот, плюнула на свою безопасность и безопасность тех, кто был с нею рядом. Радуйся вот теперь, твою статью напечатают в умном научном журнале и твою фамилию обведут красивой черной рамочкой!

Наверное, это справедливо, что она очутилась здесь. Судьба наказала ее за самоуверенность и глупость. Жестоко наказала, да, но поди поспорь с судьбой…

Варя опять попробовала заговорить с охранником. С Толстым, ей казалось, что он добрее, при Тонком она боялась даже шевелиться. Это произошло, когда она съела уже восемь каш, то есть, по ее расчетам, прошло четыре дня заточения. Толстый охранник принес девятую кашу, и она несмело спросила у него, нельзя ли ввернуть лампочку послабее, от этой очень болят глаза.

Толстяк не обратил на ее слова никакого внимания, продолжая механически двигаться в обычном темпе. Молча поставил миску, молча взял пустую, повернулся, сделал шаг к двери. «Глухонемой, — подумала Варя. — Наверное, они здесь нарочно набирают таких».

Но, дойдя до двери, толстяк в камуфляже вдруг обернулся и сказал:

— А может, тебе еще «Спокойной ночи, малыши» спеть? — У него был тонкий визгливый фальцет. Варина бабушка называла такие голоса «кастраточными тенорами». Толстый боров между тем залился визгливым бабьим смехом, радуясь, что так хорошо пошутил.

У Вари от ненависти застучало в висках. А охранник, отсмеявшись, добавил:

— Не боись, скоро у тебя ничего болеть не будет! — И, весело повизгивая, вышел. Варя осталась сидеть неподвижно.

Слова смешливого урода ударили прямо в сердце. Значит, скоро…

«Смерть не спросит, придет да скосит», — сказал кто-то в ее голове голосом деда Ильи. Она скорчилась на своей лежанке, натянула куртку на голову и заплакала… И вновь мучительно потянулось время. Варя то сидела, сжавшись в комок, на нарах, то металась, сбивая коленки об углы, по своей тесной конуре, пытаясь согреться. И думала свои тяжелые думы, и горько смеялась над собой.

Подумать только, всего пару недель назад она всерьез приходила в отчаяние от разноса начальника, насмешек Плохиша и злых слов Иды! Она была недовольна своей счастливой жизнью, в которой у нее было все — теплый и чистый дом, нормальная еда, любимая работа, здоровье. Недаром бабушка предупреждала ее, когда она лила слезы по пустякам:

— Варюша, не гневи Бога. Жизнь может повернуться так, что сегодняшнее несчастье покажется тебе самым настоящим счастьем!

Видно, она прогневала Бога. И там, на небесах, решили проучить ее, и она очутилась здесь, и теперь ее содержат, как животное, без прав, без выбора, без надежды. И сейчас — не самое плохое, самое плохое впереди.