Анна Акимова - Укол гордости

Но Варе повезло. Бабушка не сдала ее в круглосуточные ясли, не бросила на нянек, она стала растить ее сама.

«Ничего, ушастик, вырастем, — говорила она маленькой Варе. — Вырастем и всем покажем!»

Отец так и не вернулся, Варя знала его по фотографиям и редким видеозвонкам по Скайпу. Там, в другом городе, у него была другая семья, двое сыновей — Варины сводные братья. Отец приезжал на похороны бабушки, но Варе, отупевшей от горя, было не до него, и они так и не смогли сблизиться.

Варя выросла в театре. Кто только не качал ее на руках, пока бабушка пела на сцене — костюмерши, гримеры, бутафоры, рабочие сцены и даже пожарники. Важно чмокая соской, она спала в репетиционном зале в огромных наушниках-заглушках, которые театральный механик подогнал для детской головки.

Лет с четырех Варя начала выходить на сцену. Ее вводили в те спектакли, где требовались роли детей, и в некоторые массовые сцены. Она гордо именовалась «актрисой миманса» и даже получала зарплату, которую они с бабушкой весело проедали в детском кафе «Винни-Пух».

В «Мадам Баттерфляй» Варя, одетая в белокурый парик и маленькое кимоно, изображала сына Баттерфляй, в «Кармен», наряженная севильским оборвышем, старательно маршировала с хором мальчиков. Ее появление на сцене всегда вызывало растроганный смех и аплодисменты в зале. Это очень нравилось главному режиссеру, которого Варя звала просто дядей Борей. Дядя Боря называл Варю «примой Тайгинской оперной сцены», а мальчишки из хора дразнили ее «примочкой», с ударением на «о».

Варя даже разулыбалась, вспоминая те прекрасные времена, когда была жива бабушка, а сама она была счастливым, всеми любимым ребенком.

Может быть, бабушка просто хотела подбодрить ее, напоминая о тех днях?

Что-то еще она говорила… о каком-то шмеле… Что за шмель, ни о каком шмеле Варя не знает…

Варя опять забегала по камере, повторяя про себя: шмель… шмель… шмель… И она вспомнила! Был в ее жизни эпизод — незначительный, мимолетный, но почему-то запомнившийся…

Давно, еще позапрошлым летом, она зашла в бухгалтерию к Иде. Они разговаривали, Варя уже не помнила о чем. Она стояла у открытого окна, окно было забрано решеткой, а изнутри еще затянуто противомоскитной сеткой. И к этой сетке снаружи прилепился шмель. Время от времени он начинал жужжать и бестолково биться о сетку, потом обессиленно затихал.

Шмелю надо было просто отлепиться от сетки и вылететь наружу между редкими прутьями решетки, но, наверное, его фасетчатые глазки и то, что было у него вместо мозга, были устроены так, что не видели этого простого выхода, и он продолжал ползать по сетке и биться об нее.

Тогда Варя легонько щелкнула пальцем по сетке, выбила шмеля наружу, и он, облегченно загудев, улетел прочь.

Может быть, сейчас и она, как тот незадачливый шмель, пучит глупые фасетчатые глазки и не видит выхода, который рядом? Может, именно это ей пытаются сказать?

«Помоги, — взмолилась Варя, обращаясь к кому-то всемогущему и всевидящему, — помоги, щелкни пальцами, подтолкни к выходу! Ты высоко, ты все видишь, все знаешь, все можешь… Помоги, Господи, Отче наш! Если ты не можешь послать мне на помощь ангела с огненным мечом, сделай так, чтобы я сама увидела выход!..»

В который уже раз она обвела глазами стены, в который раз убедилась: выхода нет.

Она уперлась взглядом в дверь и насмешливо подумала: как нет? Вот выход. Целая дверь!

«Да, дверь, но она закрыта на замок», — продолжила она внутренний диалог с самой собой.

Но периодически она открывается, возразил ей внутренний оппонент.

Открывается, открывается, согласилась она с оппонентом, но за нею оказывается охранник.

Охранник! Вот оно! Вот единственный вариант, который она никогда не рассматривала. Надо что-то сделать с охранником! Нет, не убить, убить она не сможет, даже чисто физически. Но вот оглушить чем-нибудь и выскочить за дверь! А там? А там разберемся… В любом случае терять ей нечего, она уже и так все потеряла. Убьют? Ну убьют! Это лучше, чем умирать от «милой злюки»…

Но чем оглушить охранника? Ничего тяжелого под рукой нет. Да и сможет ли она? Опять она сомневается в себе, правильно бабушка сказала. Надо смочь, только вот чем? Разобрать настил?.. Ага, голыми руками, да под взглядом видеокамеры…

«Думай, ну думай же», — приказала себе Варя. Уставившись на дверь, она представила себе: вот заходит охранник, и она… прыгает на него и сбивает с ног!.. Не получится, на дежурство уже заступил Толстый, она ударится об него, как муха о стекло, и сама упадет замертво…

Нет, заново… Вот он входит, и она… она, например, плеснет ему в лицо водой, и пока он будет очухиваться, убежит… Вон пустая миска из-под каши, налить воды из крана… Да нет, чепуха, с простой водой ничего не выйдет, вот если бы под рукой было что-нибудь едкое… Но на нет и суда нет… Заново…

Толстый охранник, подчиняясь Вариному воображению, входил в дверь снова и снова, и… ничего с ним не случалось. Он ей так надоел, что в какой-то момент она заставила его упасть. Грохнуться со всей дури на пол. Толстый гад послушно упал, врезался в бетонный пол, застонал и остался лежать. Вот так бы! Надо как-то сбить его с ног! Если он упадет со всего маху, он просто не сумеет ничего себе не повредить. С его-то весом!

Натянуть что-нибудь поперек двери, чтобы он споткнулся. Нет, ничего такого под руками нет. И подложить нечего, разве что подкатиться под ноги самой… Нет, не подкатиться, нет, есть способ лучше. Где-то она читала, или кто-то ей говорил…

Теперь она знала, что надо делать.

Она тщательно обдумывала свой замысел, привыкала к нему, приноравливалась, прорабатывала детали. Шансов, конечно, мало, но если она не попытается, то не простит себе ни на том, ни на этом свете. Все что угодно, только не умирать в этом бетонном гробу. Она умрет на воле…

Сколько ей удастся продержаться на этой самой «воле», что ее ждет там, за дверью, Варя старалась не думать. Все равно, лишь бы вырваться!

Сначала она планировала напасть на охранника, когда он принесет ей утреннюю кашу, но потом передумала. Тот, кто наблюдает за ней через видеокамеру, мог заметить, что она готовится к нападению. Видеокамеру надо как-то обезвредить. Она решила поступить по-другому. Поэтому, когда Толстый вошел с миской, поставил ее на помост, забрал пустую посуду и вышел, она спокойно сидела, прислонившись к стене, и только оглядела его по-новому, оценивающе. Сможет? Надо смочь.

Кашу она съела, запила водой из-под крана, а кусочек хлеба спрятала в карман куртки. И снова задумалась.

Привести в исполнение свой план она решила поближе к вечеру. К этому времени люди обычно устают, реакции замедляются, бдительность притупляется. Правда, и тянуть было опасно. Мало ли что может случиться за это время непредвиденного. К тому же следовало иметь в виду и то, о чем Варя ни на миг не забывала, — растущую, зреющую, размножающуюся в ее организме «палочку Зольникова». Скоро начнут проявляться признаки заболевания. Какие, Варя не знала. Что чувствовали перед смертью ее товарищи по несчастью — Сливков, Гримайло, Матвей Ромишевский? Это может начаться в любой момент, но пока ничего не происходило. Сколько будет длиться это «пока», Варя тоже не знала. Она прислушивалась к себе, все было нормально, но особо тянуть было нельзя. Ведь бабушка же сказала ей: «Не тяни!»