Елена Арсеньева - Неизвестная пьеса Агаты Кристи

Что подумает он , обойдя все незапертые сараюшки? Что Женя убежала через какой-то неизвестный выход? Спряталась в одном из запертых сараев? Скажем, у нее был ключ и она ухитрилась совершенно бесшумно открыть замок… Да, а потом — тоже совершенно бесшумно! — повесила замок на место, оставаясь при этом внутри!

«Нет, он не догадается, что где-то может быть лаз, — твердила себе Женя. — Не догадается, бомж на это не способен, у него ум убогий, пропитый…»

Бомж?… Конечно, она не разглядела насильника, но от него не разило перегаром, прокисшим потом, мочой, как следовало бы, и рука, перехватившая Жене горло, была рукой сильного, крепкого человека. Просто чудо, что она вырвалась, — только падение со ступенек спасло. Но если так крепко его тело, не значит ли это, что и разум достаточно крепок? И если он сообразит, что беглянка не провалилась сквозь землю, останется только один вариант: она прошла сквозь стену. И стоит ему только…

Внезапно блеклые полосы света исчезли: вокруг сгустилась тьма.

Сердце так и рванулось к горлу в новом приступе страха. Что это значит? Погас свет — почему? Что он надумал делать? Решил сдаться, уйти — и выключил электричество? Ну надо же, какая заботливость! Или хочет внушить Жене, будто ушел, будто опасность миновала?

Она выждет, потом, не слыша никакого движения, выберется из своего убежища, прокрадется к двери, а там…

— Да нет там никого, я же тебе говорю, — раздался нервный юношеский голос. — Просто кто-то забыл погасить свет. Не волнуйся — уже заорали бы во все горло, если бы кто-то был!

А это еще кто? У нападавшего появился сообщник? Или… или какой-то рачительный хозяин все же отправился в подвал в столь поздний час? Бог его надоумил, к примеру… Но зачем погасили свет?

Надо кричать, звать на помощь!

Женя открыла рот, но из горла исторглось только слабое сипенье. Метнулась к заветной плашке, но тут ее словно кипятком ошпарило: дверь соседнего — ее, не запертого! — сарайчика медленно открылась.

Женя замерла.

— Вот и наш домик, — совсем близко послышался оживленный голос. — Давай, Нинулик, вползай.

— Темно… — отозвался голос девичий, вздрагивающий. — Ты что, забыл фонарик?

— А зачем он нам? — бодро отозвался юноша. — Я тут все наизусть знаю. Сейчас ты тоже привыкнешь к темноте. Вон там наши мешки и наше одеяльце. Иди сюда… садись. Ага. И я рядом. Нинулик…

Вздох, несколько быстрых поцелуев, вздох.

— Погоди, — наконец заговорил парень снова, и теперь голос его тоже дрожал. — Сначала мы выпьем. За нас! Сейчас, сейчас…

Что-то булькнуло.

— Что это? — боязливо пискнула Нинулик.

— Кагор. Церковное вино. Мы же решили, что сегодня… у нас же сегодня как бы свадьба, да? И мы будем пить вместе. Я читал, что, если мужчина и женщина пьют из одного стакана, они будут неразлучны.

— Так ведь из стакана…

— Да какая разница — стакан, бутылка? Все равно неразлучны! За нас!

Бульканье, торопливые глотки.

— Ну, пей.

Бульканье, торопливые глотки.

— Фу. Я шампанское люблю!

— Ну чего ты, Нинулик?…

Поцелуй, долгий поцелуй, шуршанье пыльных бумажных мешков.

— Нинулик… ну ты что?

— Ой, подожди! Борик, я боюсь!

— Привет! Раньше надо было бояться. Ты же согласилась…

— Борик, давай как-нибудь по-другому. Я не хочу, я боюсь, мама сразу догадается, когда будет стирать… Нет, пусти, пусти, я не хочу, пусти, дурак, не надо, Борик, гадина, пусти!..

Девчонка пискнула уж вовсе дико — и тут Женю словно толкнуло. Она рванула доску и проскочила в узкую щель.

Глаза привыкли к темноте, и Женя сразу различила в углу две копошившиеся фигуры. Вцепилась в загривок той, что возилась сверху, дернула, потом пнула оставшуюся.

Раздался истошный вопль, и Борик свалился в угол неподвижным ворохом.

Женя схватила Нинулика за руку, тряхнула:

— Беги! Волки! — И, таща девчонку за собой, вылетела за дверь под аккомпанемент ее истерического визга.

Она знала, куда бежать, и в темноте. Но на каждом шагу этой знакомой дороги в них с Нинуликом могли вцепиться те беспощадные руки… Ужас прорвался сдавленным криком.

Женя свернула в проем двери, еще более темный даже по сравнению с окружающей тьмой. Ударила по стене — послушно вспыхнул свет. Она хотела оглянуться, но не нашла сил.

Нинулик вырвалась и, обгоняя Женю, взлетела по ступенькам. Крутанула ручку английского замка, распахнула дверь и выскочила во двор, все так же истошно, пронзительно, безумно крича:

— Волки! Волки!..

Дорогая Агата!

Приеду по первому твоему требованию. Благодарю тебя!

— …А почему волки? — спросил Грушин.

— Бог его знает, — дернула плечом Женя. — Надо бы психоаналитика спросить: может, меня в детстве ими пугали, когда в деревне у бабушки жили? Не знаю, не знаю. Да какая разница, что было кричать?

— Удивляюсь, почему тебя не посадили за мелкое хулиганство.

— Я и сама удивляюсь, — вздохнула Женя. — Главное, понимаешь, я была в брюках. Они, конечно, имели еще тот вид, теперь их только под дверь бросить, ноги вытирать, да и то — не дома, а на даче, но благодаря им на ногах никаких следов не осталось — от того, как я по ступенькам катилась. И на руках тоже: я слишком быстро вырвалась.

— Что ж ты так? — покачал головой Грушин. — Недальновидно, знаешь ли… И что обо всем этом думаешь?

— Думаю?

— Как считаешь, он хотел тебя… только придушить?

— Господи, Грушин, да отстань ты от нее! — внезапно не выдержала Эмма. — Женечке и так вчера досталось. Просто чудо, что она тут с нами живая сидит, а ты…

Она подавилась всхлипыванием, а Женя даже головой покачала: ну в самом деле, кто сказал, что нет на свете настоящей, верной, вечной дружбы? Да отрежут лгуну его гнусный язык! Полчаса назад, когда она живописала в приемной свои ночные, а главное, вечерние приключения, Эмма натурально забилась в истерике.

Пламенный призыв Эммы возымел результаты. Грушин виновато потупился, а потом с неподдельным сочувствием воззрился на Женю.

— Да ладно вам, — сказала она, мгновенно устыдившись всеобщего внимания. — Пациент скорее жив, чем мертв. Вообще-то вчерашний вечер — это типичный случай того, как трагедия может превратиться в фарс. Я же вам еще не дорассказала! Вообразите: эта дура, которую я спасала, отпиралась от всего, как… ох, я просто не знаю, что и сказать! — Женя стукнула кулаком о ладонь. — Никакого насилия не было, они с Бориком просто пошли в подвал за картошкой и перепутали сараи. Как вам это нравится, а? В начале августа — в подвал за картошкой! Борик, кстати, в нашем доме, в четвертом подъезде, живет, потому у него и оказались ключи от подвала. Ну а как туда тот мерзавец попал, я и представить не могу.