Гийом Мюссо - Скидамаринк

– Твой рисунок очень красивый, – сказала она, наклонившись к ребенку, – с твоей летающей машиной мы могли бы достать до звезд.

Когда она уже собралась отойти, девочка задала свой вопрос:

– Скажите, мэм, звезды это далеко?

Она вернулась к девочке и с улыбкой спросила как ее зовут.

– Виктория, – с гордостью заявила девочка.

– Да, Виктория, звезды очень далеки от нас, ближайшая к нам звезда Солнце, находится на расстоянии 150 миллионов километров.

– А сколько нужно времени, чтобы добраться туда на машине?

– Э-э...

Так как я был совсем рядом, то было вполне естественно, что я вступил в беседу:

– Около ста лет, – подсказал я, – если вы будете соблюдать ограничения скорости.

Я улыбнулся им обеим и наклонился, чтобы быть на одном уровне с ребенком.

– И тем не менее, – сказала она, – свет перемещается очень быстро, за 10 минут и не соблюдает никаких ограничений скорости.

– А помимо Солнца? - спросил я в свой черед.

– Помимо Солнца ближайшая к нам звезда называется Проксима Центавра, – поведала она профессорским тоном.

– Имя красивое, но она, наверное, далеко, – задумался ребенок.

– Да, очень далеко, – подтвердила она почти печально.

– Сколько километров?

– Знаешь, когда мы говорим о больших расстояниях, мы их исчисляем не в километрах, а в световых годах, то есть это такое количество расстояния, которое свет проходит за год. Понадобится более четырех лет, чтобы свет добрался с Проксимы Центавра до Земли.

– Это красивая звезда, – сказала Виктория скорее для себя.

Она встала, погладила ребенка по волосам и сказала:

– Да, это красиво, но бесполезно...

– Да, но она служит для освещения небо ночью, – сказал ребенок, удивляясь, что такое очевидное назначение звезды осталось незамеченным взрослым человеком, который так хорошо разбирается в расстояниях.

– Ты знаешь историю Маленького Принца? - спросил я Викторию.

– Нет.

– Маленький Принц был мальчиком твоего возраста. Он был вынужден покинуть звезду, на которой жил и оставил там свою розу. На Земле он очень любил смотреть на небо, и был счастлив, зная, что там наверху, среди миллиона звезд есть его цветок, единственный во всем мире. И если ты любишь розу, которая живет на звезде, то это очень приятно смотреть на небо.

– Да, – сказала Виктория, успокоенная моим рассказом, – очень приятно смотреть ночью на небо.

И она повернулась к монитору, видимо, для того, чтобы реализовать проект ночного неба.

– Спасибо, – сказала она, взяв меня за руку, – вы помогли мне выпутаться из сложной ситуации.

– Тео МакКойл, адвокат и знаток Сент-Экзюпери.

– Приятно познакомиться.

Мы поболтали пару минут, прежде чем она исчезла. Мероприятие подходило к концу, нужно было пожать еще несколько рук и раздать еще несколько улыбок.

Она присоединилась ко мне на школьной парковке, когда я уже собирался уезжать.

– Вы так и собирались уехать, не попрощавшись? - изобразив недовольство, спросила она, чтобы затем, робко предложить мне продолжить вечер в каком-нибудь спокойном месте. Она попросила телохранителя оставить нас и забрать корпоративную машину.

Она сделала еще пару звонков по мобильному, чтобы убедиться, что ее уже никто не побеспокоит.

В этом районе я знал только одно спокойное место, где ее не узнают: фаст-фуд, расположенный напротив входа в госпиталь St. Mathews. Это место посещали в основном врачи и те пациенты, которые старались примириться с мыслью о доме напротив, ожидая регистрации, по заверениям работающей круглые сутки. Когда мы приехали, в кафе было очень оживленно. В это время как раз происходила смена дежурств, и там разместился целый полк медсестер. Мы еле нашли свободной место у окна, которое выглядело очень милым.

Мы заказали гамбургеры, яйца, картофель фри и апельсиновый сок. Она медленным движением распустила свои светлые волосы. Мы продолжали разговаривать обо всем и ни о чем. Так как я рассказывал про Сент-Экзюпери, мы продолжили разговор о литературе. Она советовала прочитать «Алую Букву» Натаниеля Готорна и «Волны» Вирджинии Вульф, книги, которые я безуспешно начинал читать, замысел автора был мне абсолютно чужд. Я рассказал о своей страсти к «Моби Дику» Германа Мелвилла, роман, который она не читала, но обещала взяться, когда появится время.

– Через несколько десятков лет, – пошутила она.

У нее было множество браслетов, которые мелодично зазвенели, когда она положила руку на руку.

Когда мне раньше рассказывали о ней, у меня сложился образ сильной женщины, расчетливой и амбициозной, которая смогла достичь вершин с помощью лжи, обольщения и обмана. Сейчас же я видел перед собой женщину сорока лет, которая ничего не искала, а просто стремилась провести вечер с кем-то, кого знала всего несколько часов.

Мы еще несколько раз заказывали кофе и в 4 часа утра, она позвонила своему водителю. Я вышел проводить ее до машины в эту холодную ночь.

В ту ночь я, который ни во что не верил, разговаривал со звездами.

Мы снова встретились на следующей неделе в ресторане на Лонг Айленде, и потом регулярно виделись пару раз в неделю в последующие полгода. Мы арендовали небольшую квартиру к западу от Вашингтон-сквер, недалеко от Нью-Йоркского университета. Я жил в Бостоне, а она в Нью Джерси, поэтому Гринвич-Виллидж являлся в своем роде компромиссом.

Обычно первым приезжал я. Я ходил за едой и ждал ее, готовя нам поесть. Иногда мы просто останавливались в квартире на пару часов, и я не припомню, чтобы мы часто там ночевали. Утром мы быстро пили кофе в кофейне на MacDougal Alley, единственном месте, работавшим так рано. Затем она возвращалась в Ньюарк, в том время как я мчался в Массачусетс по 95-ой автостраде.

Эти моменты служили нам отдушиной, после всего давления и цинизма, с которым мы сталкивались на работе.

Я откровенно рассказывал ей о своей работе, о своих сомнениях, своих идеалах, которые практически исчезли, но из-за которых я поступил в университет и выбрал эту профессию.

Когда-то давно я менял подружек каждый месяц и занимался исключительно делами крупных предприятий, которые платили мне астрономические суммы за решение их судебных проблем. Я был богат и узнаваем. У меня были две спортивные машины и квартира. Я работал по шестнадцать часов в день. Внезапно весь этот цирк перестал казать столь важным, как раньше. Часто я стал замечать, что на встречах с клиентом у меня появлялось чувство, словно я участвую в фарсе, у которого не было никакого смысла. Все что имело значение, это вечер, когда я почувствую запах и мягкость ее кожи. Я был восхищен той смесью реализма и утопии, которая была чужда людям моего поколения, выращенным среди цинизма 80-х. Она не отказалась от желания сделать мир и людей лучше, и меня это восхищало.