Светлана Алешина - А я леплю горбатого

«Ясно, органы правопорядка у нас тоже не дремлют, но, вместо того чтобы делать всю необходимую следственную работу самим, они просто на расстоянии следят за нашими успехами», — усмехнулась я, еще издали завидев знакомую «канарейку» возле здания редакции. Впрочем, в создавшемся положении это было даже «плюсом», поэтому я вежливо поздоровалась и пригласила майора в свой кабинет.

— Вы знаете, Ольга Юрьевна, — почесал в затылке смущенный молодой следователь после взаимного представления. — Сергей Анатольевич Данильченко заболел, и мне передали ведение дела, которое вроде бы уже считается закрытым. Что-то во всем этом у нас не вяжется. Конечно, улики против Журавлева довольно веские, но мне интересны результаты вашего собственного расследования, о котором упоминал товарищ майор по телефону. Может быть, нам следует объединить усилия и обменяться друг с другом информацией? Все-таки мы с вами общее дело делаем…

Я усмехнулась: «Пока все шло по накатанной колее, Данильченко было хорошо — он даже охрану убрал от дома Владимирцева. Зато как только запахло жареным, так от Сергея Анатольевича рожки да ножки остались — заболел он, видите ли! И дело повесил на молодого следователя — ну и умник!» Естественно, я не могла сказать вслух ничего подобного, поэтому только улыбнулась:

— Мы всегда рассчитывали на ваше понимание и помощь властей, Евгений Викторович.

Чувствуя приближение развязки всей этой истории, я рассказала новому следователю все, что знала. Поначалу он показался мне слишком молодым, и особых надежд на него я возлагать не хотела, но уже под конец разговора мне стало ясно: майорские погоны дали ему не зря. Уже под конец рабочего дня в офисе собрались сотрудники нашей редакции, и на основе ранее добытой информации мы вместе разработали новую стратегию ведения дела на последнем этапе.

Честно говоря, я даже обрадовалась, что незабвенный следователь Данильченко — случайно или нарочно — неизвестно! — именно в этот ответственный момент подхватил воспаление легких и сейчас лежал в больнице — без него расследование набирало обороты. Естественно, для начала мы немного посочувствовали незадачливому больному, но потом переглянулись и вздохнули с облегчением: с Евгением Викторовичем работать стало намного легче — он не страдал избытком амбициозности и не был таким упертым.

В общем, мелкие детали предстоящей совместной операции мы успели обговорить часов до девяти вечера. Мариночка исправно обеспечивала нас горячим кофе и сушками из собственных запасов. Поэтому благодаря ее усилиям наша работоспособность существенно возросла, и дело решено было довести до логического конца в самое ближайшее время: иначе все факты и мелкие подробности успеют расплыться в реке времени.

— За просто так у нас все-таки очень редко убивают людей, — горячился молодой следователь. — Я предлагаю одну из двух наиболее часто встречающихся версий: либо Сосновскому хорошо заплатили, либо у него были личные мотивы. Согласны?

Мы дружно кивнули: работая в газете «Свидетель», работники редакции давно убедились, что для совершения любого преступления обязательно должны быть какие-то причины. С самого начала мы поняли — ради каких-то мелких, ничего не значащих в глобальном масштабе целей убивать депутата городской Думы вряд ли возьмется и профессиональный киллер, не то что собственный секретарь. Значит, надо было искать причины, гораздо более глубокие и серьезные.

— Главный редактор газеты «Свидетель», — официально представилась я, подняв трубку затрезвонившего телефона. — Да, еще не ушла, — улыбнулась я, узнавая голос Елены Прекрасной.

— Ольга Юрьевна, у меня есть некоторая информация. Дело в том, что мы сейчас с Ингой разговаривали и вспомнили одну небольшую деталь взаимоотношений Геннадия Георгиевича со своим секретарем. Понимаете, Владимирцев мерил значимость людей для общества банками…

— Чем-чем? — переспросила я, думая, что ослышалась.

— Банками. Ну, обыкновенными, в которых помидоры маринуют. Понимаете, у него с тещей такой способ подхода к людям: хороший человек, нужный для общества — трехлитровая банка; так себе, незначительный — достоин только поллитровой. Конечно, всяких президентов и губернаторов мать Инги измеряет десятилитровыми емкостями, самыми большими в ее погребе.

— Извините, Елена Николаевна, но при чем тут какие-то обыкновенные стеклянные банки? Это аллегория какая-то? — ничего не поняла я и начала было подозревать у Кавериной острое психическое расстройство.

— Если хотите, аллегория, — рассмеялась она совершенно нормальным смехом. — Просто эта деревенская шутка очень Геннадию Георгиевичу понравилась, так что про такую шкалу значимости он мне как-то рассказывал. Депутаты — тоже люди, ничто человеческое нам не чуждо, имел же Владимирцев право пошутить.

Смысла в ее словах я пока не уловила, зато вспомнила, что когда-то раньше я об этих банках уже слышала, поэтому слушать рассуждения Елены Прекрасной я стала более внимательно.

— Знаете, Ольга Юрьевна, для любого руководителя профессиональные качества секретарей и помощников очень важны, но и личные отношения имеют немаловажное значение. Я не раз слышала негативные высказывания Геннадия Георгиевича о картинной внешности Ярослава, — продолжала Елена Николаевна. — Теща Владимирцева даже прозвище Сосновскому присвоила — «майонезная баночка»…

Конечно, рассмеяться даже после этих слов я не имела права, но все-таки не выдержала и хихикнула. Но тут же взяла себя в руки: иногда для убийства бывает достаточно и более ничтожного мотива. «Может быть, все свелось к личным отношениям руководителя и его помощника? — задумалась я. — Когда люди ненавидят, им и дела нет до общественного положения своего недруга».

— Не думаю, что Владимирцев позволял себе публично оскорблять секретаря, — продолжала Каверина после недолгой паузы. — Но в узком кругу он как-то несколько раз назвал этим прозвищем Ярослава Всеволодовича.

Понимая, что все тайное однажды становится явным, я вздохнула: если разгадка убийства в этом, мы подошли к ней слишком близко. Коллеги и молодой следователь с интересом и недоумением следили за выражением моего лица и с большим трудом воздерживались от вопросов. Но стоило мне попрощаться с Кавериной и положить трубку, как на меня тут же со всех сторон посыпались догадки и предположения. Впрочем, то, что я рассказала, превзошло все их ожидания.

— Вот и найден личный мотив, — невозмутимо произнес Кряжимский, как только общество немного успокоилось и страсти слегка поостыли. — Мне кажется, когда человека унижают, даже не часто и не намеренно, это постепенно ожесточает его.