Юрий Кларов - Криминальные романы и повести. Сборник. Кн. 1-12

Как бывает в жизни — дело прекращено, бумаги сложены в архив, а для людей оно еще живет в разговорах, в памяти.

Лариса повернула назад, в хату. Я, уже выйдя за калитку, почувствовал, что мои глаза что-то зафиксировали.

Вернулся во двор. Около дорожки, ведущей к крыльцу, валялся окурок самокрутки. Такие цигарки из местного самосада курят многие станичники. Я осторожно поднял окурок с земли.

Уже в кабинете, пряча улику в сейф, я подумал о том, что осмотр надо было производить с понятыми. Это было упущением. Серьезным упущением.

Что же дальше? Искать Чаву? А кто такой Вася, что был с ним? Сплошные загадки.

Я проехал километров пять, прежде чем понял совершеннейшую глупость своего поведения.

Какой дурак погонит Маркиза по дороге, когда вокруг вольная степь? Шуруй себе напрямик в любую сторону через серебристые волны, уходящие к горизонту на юг, на север, на запад и на восток…

Воротившись в Бахмачеевскую, я заехал домой к секретарю партбюро. Это надо было сделать в первую очередь, узнать, что свело с Нассоновым трех приезжих, среди которых находится и Вася.

Услышав о случившемся, Павел Кузьмич покачал головой.

— Вот так штука! Я всегда говорил Петровичу, что хитростью никогда не возьмешь… Боком выйдет. А он крутил с этими приезжими. Вот штука! Понимаешь, они ему предлагали за Маркиза полуторагодовалого бычка и кобылу.

— Как за Маркиза? — удивился я. — Нассонов же на него ставку делает.

— Сперва председатель хотел отдать Маркиза в табун. Жеребец никому не поддавался, и все тут. У Петровича на всю жизнь памятка на плече. Здорово куснул. Если бы не Лариса, бегать бы сейчас Маркизу в степи.

— Подождите. Когда они сговаривались с Геннадием Петровичем: до того, как он решил выставить Маркиза на скачки, или после?

— То-то и оно, что все это в одно время решалось. Арефа стоял на том, что конь первостатейный. Тут Лариса подвернулась. Эти трое в другой раз приезжают. Ну, Петрович стал крутить. Сказал мне: не Маркиза, так другого коня можно предложить. Короче, хитрил. А бычок у них породистый. Хороший бычок. Может быть, они и столковались бы. Не на Маркиза, предположим, на другого коня. Отмочили они, брат, такую штуку, что Нассонов их погнал. Привели бычка и кобылу. С виду кобыла как кобыла. Резвая. Дюже резвая. На месте не стоит, танцует. Они-то, приезжие, думали — раз-два и обтяпали! Жаль, конечно, что Арефы в это время не было. Брата он уехал хоронить. Штука какая: брат у него младше, а помер. Вот что творится. Младшие теперь раньше уходят. Кабы знать, где упасть, так соломки бы припасть… Та-ак… Значит, Арефы не было, он-то всю эту лошадиную механику знает. Но Петрович, тут ему зачесть надо, смекнул, что дело неладное. Скачет кобыла, словно в цирке. Те трое, особенно этот Васька, торопят: на поезд, мол, надо успеть. Председатель говорит: подождем. Проходит время. Кобыла все тише, тише. Уж еле ходит. Ну они сами усекли, что номер лопнул. Разводят руками: мол, не понимаем, отчего кобыла скисла. Может, травы объелась какой? Оказалось, нет. Они просто напоили лошадь водкой. Придумать же надо такую штуку! Хмель вышел — вот и скуксилась. О чем потом они говорили, не знаю. Прогнал их Нассонов. Ты же его знаешь: решил — точка.

— Это он умеет, — подтвердил я.

— Крутой, ох, крутой! Но приглянулся покупателям Маркиз. А что? Красивый Маркиз! Тот самый Василий больше всего горевал, что дело не выгорело. Вот штука какая. Отобедаешь с нами, Дмитрий Александрович? Я быстренько на стол соберу.

Я вежливо отказался.

В свою хату я вернулся, когда начиналась гроза.

Вскоре зашел Нассонов. Колючий, злой и мрачный. Он произнес, словно приказал:

— Найди мне Маркиза, живого или мертвого!

Я ничего не сказал ему. Если жеребца украли — одно дело, а если просто сбежал куда-нибудь, то пусть Нассонов и ищет сам. Никакого заявления я не получал и основания для возбуждения дела не имею. А командовать мною я не позволю. Какое мне дело, что у председателя скверное настроение?

О моих подозрениях и улике, которая хранилась в сейфе, я Геннадию Петровичу не сказал. Рано еще. Я ведь отлично знал, что Чава курит самосад…

Лариса взяла отгул и на работу не выходила. Сидела дома. Ни с кем не хотела разговаривать. Понятное дело — крах отношений с любимым человеком. Во всей этой истории я намеревался проявить максимум сдержанности и объективности. А дальше посмотрим.

Чава как в воду канул. Зара уже ходила к Ксении Филипповне. И была почему-то спокойна, даже усмехалась. Мне это показалось подозрительным. Уж не посвящена ли она в намерения сына? Но и с ней я не хотел говорить. Надо сначала разведать у станичников. Уж наверняка кому-нибудь не спалось в душную субботнюю ночь. Я хотел пойти поговорить с соседями бабы Насти, но ко мне заглянул Федя Колпаков, колхозный шофер.

— Наверное, у тебя на сберкнижке тысячи, коли ты столько времени не работал?

— Как не работал? Работал. — Федя, разодетый не по будням, уселся на стуле нога на ногу, папироска в зубах. — Слесарил.

— Машину отремонтировал? Тормоза?

— Нет. Ухожу из колхоза. Так что можешь мне вернуть права с чистой совестью. Не будет ездить на твоем участке шофер Федя Колпаков.

Я вынул из сейфа права. Развернул. Шофер третьего класса.

— И куда же ты, Федя Колпаков, шофер третьего класса?

— В город. А первый класс получить не задача. Книжку прочитать, кое-что выучить. — Он бережно сунул права в карман. — Еще буду министра какого-нибудь возить. А что такое шофер министра? Ближе, чем первый заместитель даже. Роднее, может быть, чем жена.

— Министры, Федя, в Москве живут. А там прописка нужна.

— Знаем, — загадочно усмехнулся парень.

После ухода Колпакова я задумался: почему из станицы уезжала молодежь? Кадровик из Калининского облуправления внутренних дел жаловался, что в области не хватает колхозников.

Может быть, у нас, в Калинине, климат не тот? Долгая зима, осенние и весенние распутицы. А тут? Юг! Теплынь больше полугода, фрукты и всякая зелень так и прет из богатой земли.

Но, с другой стороны, я знал, что Коле Катаеву предлагали переехать в Ростов на крупный завод. А он не поехал. Говорит, любит землю, приволье степей.

Если призадуматься, мне тоже становилась дорога наша станица. Ее неспешная трудовая жизнь, чистенькие, выбеленные хатки, полынная даль. Правда, Бахмачеевская была довольно маленькая.

— Какая станица, одно название! — воскликнула Ксения Филипповна, когда я сказал ей об этом. — Вот до немцев тут действительно много народу жило. Война растрясла Бахмачеевку. Считай, заново все пришлось ставить. Церковь, пожалуй, осталась нетронутой. С сотню хат. Кабы не было тут колхозной власти — хутор хутором. Я вот Петровичу все твержу: стройся, стройся пошибче. Текут люди отсюда, особенно молодежь.