Юрий Кларов - Криминальные романы и повести. Сборник. Кн. 1-12

В начале допроса Пухов нервничал, затем освоился, перешёл в наступление. Это было в его характере, характере прирождённого труса. Ему показалось, что следователь чувствует себя неуверенно, а улики шатки.

В конце концов, в чем его обвиняют? В случайности, от которой никто не застрахован? Где доказательства, что он убил ребёнка? Их нет, одни только оскорбительные предположения.

«Заяц, играющий на барабане», – подумал Николай Николаевич, с любопытством наблюдая за подследственным.

Такого храброго зайца, бодро выбивающего барабанную дробь, он видел ещё в студенческие годы в уголке Дурова. «Этот номер основан на рефлексе „догоняй бегущего“, – объяснял экскурсовод. – Во время дрессировки барабан все время „убегал“ от зайца, который постоянно оставался победителем. Постепенно длинноухий поверил, что барабан ещё трусливей его, и стал избивать лапами своего слабого противника. Как видите, и трус превращается в храбреца, если перед ним отступают…»

Сейчас воинственный Пухов устраивал Фролова: подследственный пренебрегал своей обычной осторожностью. Пусть выговорится.

– Войдите в моё положение, – между тем возмущался Пухов. – Я не сомневаюсь, что справедливость восторжествует. Но ведь пока суд да дело, меня полощут в грязи. Я под подозрением. Преступник! На меня оглядываются на улицах, со мной не здороваются. Ещё бы, я убийца!

– Ну зачем обязательно «убийца»? Не исключено, что вы подкинули ребёнка…

Пухов осёкся и метнул в следователя быстрый подозрительный взгляд. Кажется, Фролов попал в точку…

– Не волнуйтесь, Виталий Борисович. Мы попытаемся разобраться в этой истории. Расскажите, как все произошло.

– Рассказывать особенно нечего, – уже без прежней горячности сказал Пухов. – Когда я уехал из Армавира, в купе была женщина лет тридцати – тридцати пяти. Она очень привязалась к Виталику, покупала ему сладости, ласкала его. Мы с ней разговорились. Узнав мою историю, она сказала, что давно мечтает о сыне, и предложила отдать ребёнка ей. Я, разумеется, отказался. В Ростове у нас была пересадка. Оставив Виталия вместе с этой женщиной в сквере, я отправился в город за продуктами. Вернувшись через два часа, я их не нашёл. Вначале мне не пришло в голову ничего дурного. Но вскоре я начал волноваться. Обошёл весь вокзал – они словно сквозь землю провалились. Кинулся на радио. Передали моё объявление – безрезультатно. Обратился в дежурную комнату милиции. Все напрасно: Виталик пропал… Пробыв в Ростове около суток, я выехал на Урал…

– Вы быстро прекратили поиски.

– Да. Но поймите моё двусмысленное положение: мне неудобно было расспрашивать людей. Ведь это ужас! Достаточно было рассказать любому, что у меня есть вторая жена, а первая предъявляет иск о взыскании алиментов, – и человек настораживался. Я мгновенно становился аморалом. Сама ситуация вызывала подозрения. Кто бы мне поверил? Ведь вы, наверно, тоже не верите?

Фролов про себя улыбнулся: оказывается, Пухов и не думал расставаться с барабанными палочками. Тем лучше.

Свои показания Пухов записал сам: «Вину свою перед обществом признаю, но здесь и беда моя – имеющий сострадание поймёт её. Пять лет я переживаю свою оплошность, пять лет с трепетом ожидаю карающего правосудия. Я устал от неизвестности, от ожидания, от самой жизни. Пишу правду. В моем положении трудно сочинять небылицы. Что мне делать, если правда оказалась фантастичней вымысла?»

– А теперь мы с вами уточним некоторые моменты, – сказал Фролов. – Вы говорите, что сообщили о пропаже Виталика милиционеру. Но в книге рапортов дежурной комнаты такой записи нет.

– Я не отвечаю за чёткость работы милиции.

– Согласен. Но зачем вы останавливались в Ростове-на-Дону?

– Чтобы пересесть на московский поезд.

– А других причин для задержки в Ростове у вас не было?

– Конечно, нет.

– Тогда объясните, чем вызвано расхождение между вашими показаниями и действовавшим тогда расписанием поездов. В то лето со станции Армавир-II поезда на Москву отправлялись. Вам не нужно было делать никакой пересадки. Вы уехали из Армавира в 16 часов 12 минут поездом Минеральные Воды – Москва, так?

– Да…

На этот раз Пухов растерялся, но все-таки попытался спасти положение.

– Видите ли, – промямлил он, – мне действительно не надо было пересаживаться в Ростове, но я хотел там немного побыть… Старые воспоминания, знаете ли…

– Почему же вы сказали, что у вас не было других причин для задержки в Ростове?

Вопросы следовали один за другим. И отвечать на них становилось все трудней.

– Сколько вы пробыли в Москве?

– Два дня.

– Раздобыли деньги, чтобы добраться до Челябинска?

– У меня не было в этом необходимости.

– Но вы писали Ганиной, что думаете занять деньги в Москве.

– Я лгал. В письме все было ложью.

– Даже то, что вы купили Виталику костюм?

– Конечно.

– Кто же купил костюмчик, в котором он был в Москве?

– Виталик в Москву не приезжал, его похитили у меня в Ростове.

– Где вы останавливались в Москве?

– Я провёл две ночи на вокзале. У меня там нет знакомых.

– Урушадзе из числа своих приятелей вы вычеркнули?

– Откуда вы знаете про Урушадзе?

– Вопросы задавать буду только я. Вы ночевали у Урушадзе?

– Да.

– Вместе с Виталиком?

– Да.

– Виталик был в матросском костюме?

– Да.

Казалось, Пухов, раздавленный градом улик, потерял всякую способность к сопротивлению. И все же допрос закончился только полупризнанием. Что же удержало Пухова? Это следователь узнал на следующий день, когда в прокуратуру пришла Ганина.

Фролов понимал, что Ганина явилась не для того, чтобы поделиться своими переживаниями.

– Я хочу вам сообщить, что Пухов говорил правду: ребёнка он потерял, вернее, его украли… В общем, ребёнка не вернёшь, а мы с ним помирились и теперь будем жить вместе. Я прошу дело прекратить…

Через неделю Фролову сообщили, что Ганина инсценировала попытку самоубийства. В её «предсмертной записке», которую она в последнюю минуту разорвала, можно было прочесть: «Прошу не обвинять Пухова. Он не виноват… Сейчас я под первый паровоз брошусь. Прошу закончить следственное дело. Это моя предсмертная просьба».

Но ход следствия уже не могли остановить ни запирательство Пухова, ни истерические выходки Ганиной. К тому времени Николай Николаевич располагал уже достаточно вескими данными.

Фролов не верил в убийство ребёнка. Пухов – а следователь достаточно хорошо его изучил – вряд ли был способен на такой шаг. Против убийства свидетельствовала и логика дальнейших событий. Если бы Пухов убил сына, то после того, как Ганина занялась активными розысками, он бы наверняка к ней вернулся, чтобы избежать разоблачения. Однако Пухов, переписываясь со своей первой женой, даже не помышлял о том, чтобы вновь сойтись с ней. В Москве обвиняемый ребёнка не оставил: их обоих провожал на вокзал Андрей Урушадзе. Сделать это по пути из Москвы в Челябинск было сложно из-за соседей по купе. Верней всего, что Пухов, человек по натуре нерешительный, тянул до последней минуты и подбросил ребёнка уже в Челябинске. Ответы из детского приёмника-распределителя, Дома младенца и управления охраны общественного порядка были отрицательными, в архивах районных Советов города тоже никаких следов обнаружить не удалось. Тогда следователь решил подойти к решению вопроса с другой стороны.