Стив Кавана - Защита

После этого остались только мы с мамой, и она приглядывала за мной, как только могла. Даже разрешила продолжить занятия боксом – при условии, что буду учиться на круглые пятерки. Я сдержал обещание – закончил школу в числе первых отличников. Следил, чтобы на столе ее всегда ждала тарелка запеканки из макарон с сыром или хотя бы яичница, когда она вернется домой с работы. Мама практически к ним не притрагивалась, но никогда не забывала меня поблагодарить. Повар из меня никакой, и она это прекрасно знала – благодарила за то, что остаюсь мужчиной в доме и что сохраняю хотя бы видимость того, что папа по-прежнему жив. Читать свои бесконечные романы перестала. Взамен могла немного посидеть со мной перед телевизором перед тем, как отправиться спать.

Закончив школу, я почти год принимал участие в подпольных боях без правил и успел прокрутить на стороне несколько сомнительных с точки зрения закона делишек. До окончания года у меня уже хватало денег, чтобы завести собственное дело. В восемнадцать я вышел на улицу с одной-единственной целью: идеально, красиво и профессионально ободрать как липку тех, кто фактически убил моего отца, – страховые компании и богатеньких адвокатов, состоявших у них на службе.

Даже с моей нынешней точки зрения, особых шансов у них не было.

– Господин адвокат, – донесся из приемной голос Артураса. – Время! Пора выдвигаться. Заседание вот-вот начнется.

Оставив пальто и штаны в бывшем кабинете судьи и щеголяя в новом костюме, я догнал русских в дверях. Артурас катил за собой чемодан.

– Что там? – полюбопытствовал я.

– Документы Волчека – все бумажки, которые Джек подготовил к слушанию.

– А есть список свидетелей обвинения?

– Есть, и Бенни там в самом конце.

Так я и думал. Лучших свидетелей обвинение всегда приберегает на сладкое.

Спустились на лифте на четырнадцатый этаж, к залу номер шестнадцать. Лифты открывались в просторный холл. Белые каменные стены, четыре большие мемориальные доски с именами юристов и судей, которые воевали и погибли во Вторую мировую. По углам – туалеты и разномастные торговые автоматы. Слева от лифтов на следующий этаж поднималась длинная мраморная лестница.

Прямо перед нами были двойные дубовые двери, сейчас широко распахнутые, которые вели в забитый до отказа зал судебных заседаний.

Зал номер шестнадцать – самый большой во всем здании. За четырьмя огромными арочными окнами по его левой стороне открывался знакомый городской силуэт. Мраморный пол заливали лучи бледного утреннего солнышка. Публика теснилась на свежесрубленных сосновых скамейках. Двое судей как-то пригрозили, что ноги их в этом зале не будет, пока не поставят новые скамьи для публики. Старые были как в театре, откидные и с обивкой, в которой прочно прописались блохи – а что удивляться, такого уж рода публика в уголовные суды ходит. Когда блохи стали перекидываться и на судей, замена зрительских сидений сразу же попала в число первоочередных реставрационных мероприятий.

Скамейки стояли рядов в двадцать пять, с широким проходом посередине. От столов для участников процесса публику отгораживали перила. Стол обвинителя располагался слева, защитника – справа, оба лицом к судье. Обвинительский был пока пуст. Волчеку и его окружению отводились несколько рядов позади стола защиты. Направляясь к нему, в перешептывании публики я несколько раз уловил и собственное имя. Кожаное кресло за длинной внушительного вида стойкой из красного дерева в глубине зала все еще ожидало появления судьи. Футах в пятнадцати перед столом обвинителя располагалась свидетельская трибуна – здоровенный ящик из цельного дуба. К закрывающей ее калиточке поднималось крылечко из трех ступенек, внутри стоял железный стул с прямой спинкой и протертой до дыр обивкой. На прямо противоположной стороне от свидетельской трибуны, футах в десяти правее стола защиты – двенадцать пока что пустых стульев за деревянным ограждением. Ложа для присяжных смотрела своим фасадом на свидетельскую трибуну и на окна за ней. Пока я усаживался, в голову мне пришла одна мысль.

– Отбор присяжных закончен? – спросил я у Артураса.

– Да, но…

Прежде чем Артурас успел ответить, в зал номер шестнадцать торжественно вступила Мириам Салливан, и. о. окружного прокурора Нью-Йорка, в окружении своей свиты – всяких заместителей, помощников и секретарей, за которыми споро поспешали еще три каких-то молодца в темных костюмах. Судя по манере двигаться и виду, отставшие от процессии молодцы были из ФБР.

О деле я знал исключительно из газет, не больше любого рядового нью-йоркца. Человека, подозреваемого в связях с итальянской мафией, нашли застреленным в собственной квартире два года назад. На месте преступления арестовали некую неназванную личность – это теперь-то мне стало известно, что ею был Малютка-Бенни. Его взяли с поличным – вот вам труп, вот орудие убийства. Волчек рассказал мне далеко не все, но я предположил, что ФБР уже несколько лет упорно следило за Волчеком и что с Бенни просто полюбовно договорились. Им важнее было добраться до того, кто реально дергает за ниточки, до настоящего босса. После ареста Волчека «Таймс» сообщила, что судья установил залог в размере пяти миллионов долларов. Волчек уплатил эту сумму наличными уже буквально через полчаса.

Преступление не затрагивало границ штата и не было, насколько я мог судить, связано с наркоторговлей, так что его юрисдикция ограничилась департаментом полиции Нью-Йорка и офисом окружного прокурора. Но основным свидетелем располагали федералы, так что и они могли приглядывать за процессом. Имелось в этом деле что-то необычное – что-то, что не давало мне покоя с того самого момента, как я прочитал о нем в газетах. Обвинение было только одно – в убийстве. Волчека не пытались привлечь ни за наркотики, ни за рэкет, ни за какие-то прочие грехи, какие обычно фигурируют в делах об организованной преступности. Одно-единственное убийство, хотя и первой степени.

Помощники обвинительницы уставили стол картонными коробками, разбухшими от разнокалиберных папок и скоросшивателей, сходили за дополнительными стульями, возвели из бумаг на столе натуральную крепость. Психологическая атака, рассчитанная на присяжных: «Только гляньте, сколько материала у нас на этого парня». Как-никак, государство – обвинителей у нас пруд пруди, могут хоть месяцами готовить все так, чтобы комар носа не подточил, да и бюджет у них практически неограниченный.

Вид у Мириам был спокойный и профессиональный – эдакий бывалый судебный крючкотвор до мозга костей. На ней был черный деловой костюм с юбкой. Красавицей ее особо не назовешь – по общему мнению, мордашка у нее довольно простоватая. Но стоило ей вступить под судебные своды, как образ простушки кардинально менялся, особенно глаза – взгляд становился пронзительным и обретал чуть ли не гипнотические свойства. Добавим сюда стройные ножки и аппетитную фигурку – короче, присяжным было на чем остановить свои взоры. Не то чтобы Мириам особо нуждалась в подобных дополнительных стимулах – даже если б она выглядела как Денни де Вито, это ровным счетом ничего не поменяло бы. Салливан – просто юрист от бога, и этим все сказано. Имя себе она сделала на борьбе с проституцией, после чего переключилась на преступления на сексуальной почве. За те пять лет, что Мириам клеймила в суде всяких насильников и совратителей, процент обвинительных приговоров по таким делам почти удвоился. Теперь вот еще и убийства подтянула, а на следующих выборах ее, пока лишь «исполняющую обязанности», уже прочили в настоящие окружные прокуроры.