Александр Гмырин - Круг избранных

— Да ладно вам, уж если кто здесь и родственники, так это мы с прекрасной дамой, — Димка тоже пришел не на панихиду. — Давай, Светик, собирайся. Поедем ко мне. Я глубоко раскаиваюсь, сознаю свою безмерную вину и прошу вернуться в лоно семейной жизни. Бес попутал…

— Может, бесовка?

— Да ты же у меня умница, все понимаешь, — Димка грохнулся на колени. — Слезно молю: прости!

— Нет! — Светка ответила громко, но стальной жесткости в голосе не хватало.

Димка упрашивающее глянул на Петра. Подсоби, мол.

— Если мой друг и совершил какую-то глупость, то явно по недомыслию, — Петр примиряюще заговорил басом, подражая проповеднику-попу, который призывает к вселенскому всепрощению. — Заблудших надо прощать, падших — любить.

— Любить этого слизняка, который липнет к каждой юбке? — Светка так просто сдаваться не собиралась.

— Всех, всех надо любить, — гудел Петр, как дьякон. Обернулся к Димке.

— Кайся и проси прощения, сын мой.

Димка, стоя на коленях, начал бить земные поклоны.

— Каюсь, каюсь. Прости меня, Светик. Ей Богу, больше такого не повторится.

— Ладно вам, цирк устроили. Люди вон смотрят. Воду занесу, соберусь и поедем. Жди.

Обрадованный Димка сжал ее в объятьях и запечатлел долгим поцелуем. Расслабленная, соскучившаяся Светка не сопротивлялась.

— Котицкий обещает материалы, которые передал в прокуратуру, мне дать, для публикации. Представляешь, какая бомба будет? — Димка спешил поделиться накопившимися новостями, пока не вернулась простившая Света. Петр тоже соображал быстро.

— Ну, в этом я тебе не помощник. А что могу?

— Пронюхай у себя в конторе все, что касается Столба. Кто он, откуда. Вообще, что из себя представляет. Вот скажи, зачем они его там держат и наркотиками качают. Для чего?

— Сам не пойму.

— А ведь неспроста…

Галантно распахнув перед выпорхнувшей Светкой дверцу, Димка махнул Петру и, газанув, выехал со двора на улицу.

15

Володя уже полгода сидел без дела. После выборов, закончившихся похоронами кандидата, как-то ничего не подворачивалось. Деньги давно кончились, и Володя перебивался случайными заработками, за гроши тиская разного рода статейки у знакомых редакторов. Стоящего не было. Случайно на стоянке встретил Бугая, парковавшего свою бэху.

— Привет, как ты?

— А, на букву х…

— Даже если хорошо, все же не отлично.

— И не хорошо…

— Напомни-ка свой телефон. С начальством поговорю. Мы своих не бросаем.

— Спасибо. Было б здорово.

От встречи с Бугаем остался какой-то неопределенный осадок. Не очень приятно вспоминались те выборы, с нехорошим финалом. И этот Бугай… Володя без содрогания не мог смотреть на здоровенные кулачища, которыми — вот так и представлял себе — тот душил хлипкого Халяву. Бр-р-р… Страшновато.

Поэтому, когда Бугай вскоре позвонил и пригласил в знакомый особняк, особой радости Володя не испытал. С другой стороны — куда деваться? Пошел.

— Вы неплохо поработали на выборах, много сделали для Степана Ивановича, — Дортман многозначительно бросил взгляд на групповой портрет, где известные местные бизнесмены, среди которых были и Дортман, и Новиков подобострастно окружили губернатора. — Я хочу, чтобы вы снова были с нами. Как?

— Я готов, — рассуждать было некогда и нечего. Другого выхода не было. — Но ведь я специалист, так сказать, по выборам, по политическому пиару. А с обыкновенной коммерческой рекламой, если вы это имеете ввиду, я не очень…

— Вот как раз рекламы нам очень и очень… не надо! — Олег Афанасьевич благодушно улыбнулся. — Есть другие темы. Как вы насчет журналистских расследований и сенсаций?

— Давненько этим не занимался, боюсь, нюх потерял.

— Э-э-э, ерунда. В принципе, расследовать уже ничего и не надо. Все — есть. Надо только правильно подать.

— Упаковать?

— Вот, вот. Короче, надо написать статью для газеты. Забойно.

— А тема?

Олег Афанасьевич подал папочку.

— Здесь все имеющиеся материалы, тут даже комментировать нечего. Куда надо съездить — машина в вашем распоряжении, — Дортман кивнул на Бугая.

— Понял. Хотелось бы сразу обговорить размер гонорара.

— Мы, вернее, Степан Иванович вас обижал?

— Да нет.., — неуверенно протянул Володя.

— А вот за это, — постучал пальцем по папке, — получите в три раза больше.

— Больше чего? — у Володи начало подниматься настроение и он перешел на привычную хохму в разговоре. Дортман сразу уловил и принял.

— Больше всего, что было до сих пор.

— Ну, тогда согласен.

Тут же, возвратившись в свою малогабаритку, Володя раскрыл папку. Господи, да тут целый роман! И никакого криминала, никакой политики… Чистая литература. Хотя, разбираясь с бумагами и проясняя детали, дошло: да это — бомба. Атомная, по масштабам региона. Да… Интересно, все ли действующие лица живы? Надо завтра же ехать.

Созвонился с Бугаем, выезд назначили на девять утра.

16

Молоденькую учительницу математики Наталью Петровну все в деревне пугало. Она шарахалась даже задиристых петухов, а коров и быков (никак не могла научиться отличать) обходила за сто шагов.

Каждый вечер часа по два, со слезами растапливала неподатливую печку, ведро с колодца, пока поднимала, оказывалось полупустым. Все ей здесь не нравилось, было чужим и неприятным. Сами деревенские запахи свежего навоза и плесневелого, плохо протапливаемого дома ассоциировались с разрухой и запустеньем.

Уткнувшись после занятий в книжку, она мысленно улетала в город, к чистоте и уюту. Там был налаженный быт, были кино и просто театр, были, наконец, родители, которые так безжалостно отправили дочку «по распределению». Отец, с обидой думала Наталья, мог бы и поспособствовать, не последний в городе человек…

Молодой агроном Семен сразу приглянулся. Он был «не деревенский». Опрятный, в белой рубашке, ловкий и обходительный Семен резко контрастировал с неуклюжими и грубыми колхозниками. От него, даже в запале крепких мужских споров, никогда матов не было слышно. А это в деревне — большая редкость.

Видимо, и Наталья Семену приглянулась. На общем колхозном собрании, перед Новым годом, агроном подошел к Наталье Петровне и запросто сказал:

— Мне хотелось бы с вами поговорить. Можно, я вас провожу?

— Да.., — протянула неуверенно, думая только об осудительных взглядах родителей ее учеников. Но никто, к счастью, на них не смотрел, и осмелевшая Наталья уже грациозно позволила накинуть на себя модную в те годы каракулевую кацавейку.

В первый вечер Семен попил чаю и ушел. А Наталья не спала до утра, пока вредные петухи не заголосили, как резаные.

Встречи были нечасты, но молоденькой «учителке» все время, в школе и дома, думалось только о ее агрономе. Она даже взяла в библиотеке какую-то книжку по агрономии, чтобы не казаться невежей, но Семену это и не требовалось. У него был принцип: после работы — ни слова о делах.