Ричард Бротиган - Уиллард и его кегельбанные призы

Она подошла к плите и поставила воды для чая. «Что ты делаешь?» – спросил он.

«Ставлю воду для чая, – сказала Констанс. – Очень хочется чашку чая». – «Звучит неплохо», – сказал он, кусая красный хлеб. Она подошла к столу и села на стул рядом с ним. «Ты выглядишь устало», – сказала она мягко.

«Забавно. Я не чувствую усталости», – сказал Боб.

Откуда тебе знать, подумала Констанс. Откуда тебе вообще это знать?

Патриция и Джон вовсю занимались в спальне бессмертной любовью. Она, и правда, завела Джона, прикидываясь боулинговым трофеем. Через какое-то время она вызвала у него смех, и, по той или иной причине, иногда это сексуально его возбуждало, и теперь у них, правда, была любовь.

Без их ведома в дом сверхъестественно проскользнул призрак Мэтью Брейди и сделал фотографию Уилларда и его боулинговых трофеев. Мэтью Брейди снял их так, что Уиллард смотрелся Авраамом Линкольном, а боулинговые трофеи – его генералами времён Гражданской войны. Поблизости было поле боя, но вам его не увидеть.

Уиллард на фотографии был очень серьёзен, так же как и боулинговые трофеи. Все они играли свои роли безупречно.

Мэтью Брейди покинул квартиру примерно в то время, когда Патриция и Джон закончили заниматься в спальне замечательной любовью. Они его так и не увидели.

Он снова исчез в водоворотах призрачного времени, забрав с собой фотографический отпечаток Уилларда и его боулинговых трофеев, чтобы визуально соединить их с американской историей, потому что для Уилларда и его боулинговых трофеев очень важно быть частью всего, что когда-либо случалось с этой землёй, Америкой.

Мраморная рука брата Логана возле телефона внезапно обрела плоть, и он поднял трубку.

«Алло», – сказал он.

Другие два брата при звуке слова «алло» так посмотрели, словно увидели в воздухе разряд молнии.

«НЕТ! – сказал он, его лицо мгновенно вспыхнуло от ярости. – Это не гриль-бар Джека, и я не Джек, сукин ты сын, ТЫ УБЛЮДОК!» Он принялся колотить телефонной трубкой по столу, и стол опрокинулся, а телефон шумно звякнул, ударившись об пол.

Брат Логан всё сидел на том же месте, крича «УБЛЮДОК! УБЛЮДОК!» в трубку в своей руке. Он сильно шумел, потому что только что обезумел.

Другие два брата Логана бросились к нему и, навалившись, прижимали к кровати, пока тот не пришёл в чувство.

Комиксовый Логан повесил трубку. Очевидно, ошиблись номером. На том конце кто-то ещё был. «Алло, Джек. Это ты, Джек? Не бесись, Джек. Я верну те пять, что задолжал, Джек. Джек? Ты там, Джек? Всего-то пять…»

щёлк

Коровы перестали есть, чтобы взглянуть на братьев Логанов.

Теперь с одним из них в дешёвом гостиничном номере в Сан-Франциско случилось форменное буйное помешательство. Два брата удерживали его на кровати, пытаясь как-то успокоить.

«Что нам теперь делать?» – сказал один из братьев Логанов, в свою очередь глядя на корову.

В Колорадо уже началась весна, но день, пусть и тёплый, был не без холодка. Небо было чистым и голубым. Городок Миддл-Форк находился в маленькой долине, и вокруг него громоздились горы.

«Не знаю», – последовал ответ.

«Найти боулинговые трофеи», – последовал другой ответ. Это был очень решительный ответ. Он исходил от брата, которого сейчас держали на кровати, пока он не пришёл в чувство.

«Где нам искать?» – сказал Логан, с которого начался разговор. Он был тем братом, который любил читать комиксы. Он всё ещё глазел на корову. Он разглядывал корову с той же сосредоточенностью, с какой читал комиксы. «Не велика разница, где искать, – ответил решительный брат, окружённый Америкой со всех сторон, – если не прекращать поисков, пока не найдёшь трофеи».

Наконец, он затих на кровати в гостиничном номере. Он был очень тих. «Я в порядке, – сказал он медленно спокойным голосом. – Всё теперь нормально».

Вилка со спагетти-хлебом была на полпути ко рту Боба, двигаясь обычным для еды образом. Кто знает, сколько миль в час проделывает вилка, когда вы едите, но эта вилка двигалась с нормальной скоростью, как вдруг она ударила по тормозам в его руке и с визгом застыла на полпути ко рту Боба.

Слёзы медленно закапали из его глаз и потекли по щекам. Он заплакал. Плач перешёл в медленное рыдание, вилка же с ненадёжно закреплённым на ней куском спагетти-хлеба оставалась на полпути ко рту.

«Что такое? – спросила Констанс, потянувшись к руке Боба и, вынув вилку, положила её на тарелку перед ним. – Что стряслось, милый?» Он ничего не сказал. Он просто сидел и плакал.

Констанс потянулась к нему и взяла его руку в свою. «Что такое, малыш? Скажи мне, в чём дело».

Боб всё плакал.

Констанс больше не пыталась узнать у него, почему он плачет. Она продолжала держать его руку, но оставила его наедине с печалью.

Тарелка спагетти-хлеба рядом со взрослым плачущим мужчиной смотрелась глупо. Констанс не нравилось сидеть и держать его руку, пока он плакал над полной тарелкой еды перед ними. Это унижало её достоинство и, к тому же, выставляло Боба в дурном свете. Она осторожно высвободила руку, дотянулась до тарелки со спагетти-хлебом, взяла её, встала и отнесла к раковине.

Затем она снова вернулась к руке Боба.

Он плакал десять минут.

Констанс больше ничего не говорила.

Она ждала, когда Боб перестанет плакать.

Весь тот вечер в Миддл-Форке братья Логаны вынюхивали, но так и не нашли указаний на то, почему не оказалось на месте дома, в котором должны были находиться боулинговые трофеи.

Кроме того, люди смотрели на них так, словно они были немного не в своём уме. «Там пастбище», – сказал им в городском баре старожил, очень внимательно на них глядя. Они ждали, что он скажет о пастбище что-то ещё, но это было всё. Братьям Логанам стало немного неловко. Они сказали «спасибо» и попытались найти кого-нибудь ещё, кто мог бы им помочь.

Старик много раз пересказывал историю о трёх незнакомцах, которые спросили о доме, а он сказал: «Нет, там пастбище, а потом, знаете, что они мне сказали? Они сказали «спасибо», за то, что я им рассказал ровно то, что они видели своими собственными глазами».