Николай Гацунаев - Дело уголовного розыска [Невыдуманные рассказы]

— За что?

— За воровство.

— Так-так.

— В день убийства, — продолжал Матясов, — Авакумов находился в Ташкенте.

— Это точно установлено?

— Да, товарищ подполковник. Авакумов приезжал по служебным делам в секцию собаководства спортобщества «Динамо».

— И что же?

— Дела в секции Авакумов закончил рано, но в Солдатское вернулся лишь на следующий день.

— В школе служебного собаководства имеется оружие?

— Да. И в том числе пистолеты «ТТ». Авакумов имеет к нему практически бесконтрольный доступ.

— У вас все?

— Еще одна деталь, товарищ подполковник. После возвращения из Ташкента Авакумов подарил своей жене золотые часы марки «Заря».

— Откуда вам это известно?

— Я побывал в Солдатском. Беседовал с руководителями школы, с соседями Авакумовых.

— Ваши предложения?

— Считаю, товарищ подполковник, что Авакумова следует взять под арест.

— Ну что ж, — Юрков помолчал, взвешивая в уме «за» и «против». — Пожалуй, я с вами согласен.

В тот же день руководство спортивного общества «Динамо» вызвало Авакумова в Ташкент. Здесь он был задержан и доставлен в уголовный розыск.

Приглашенная на беседу супруга Авакумова подтвердила, что золотые часы «Заря» подарены ей мужем несколько дней назад, после его возвращения из Ташкента.

Номер на механизме часов полностью совпадал с тем, который был обозначен в паспорте, найденном в сумочке убитой Щукиной.

Поначалу Авакумов категорически отрицал свою причастность к убийству на улице Фурката, но под тяжестью неопровержимых улик вынужден был сознаться во всем. Выяснилось следующее. В день приезда супругов в Ташкент Авакумов случайно встретился с ними на вокзале. Однокашники решили, не откладывая, отметить встречу в привокзальном ресторане. И, когда подошло время рассчитываться с официанткой, заспорили, кому платить по счету. Щукин, решительно отметая возражения Авакумова, заявил, что платить будет он, потому как недавно выиграл по облигации, и теперь у него денег куры не клюют. В качестве подтверждения ткнул пальцем в золотые часы на руке жены:

— Подарок с выигрыша. А теперь в отпуск покатим, в Москву.

При этом ни лейтенант, ни его жена не заметили, как алчно и недобро сверкнули глаза их собеседника.

Застолье решили продолжить у матери Щукиной. Не дойдя нескольких десятков метров до дома, Авакумов спохватился:

— Неудобно с пустыми руками. Вы идите, а я на Бешагач в гастроном смотаюсь. Тут рядом.

Пришел Авакумов, когда уже совсем стемнело, с коробкой дорогих конфет и бутылкой водки.

— Цветов не нашел, не обессудьте, хозяюшка.

Засиделись допоздна. А потом выяснилось, что Авакумову некуда идти, и ему постелили на диване. Хозяева улеглись спать на полу.

Когда все уснули, Авакумов поднялся и, стараясь не шуметь, стал рыться в чемоданах супругов Щукиных: искал деньги, выигранные Щукиным по облигации. За этим занятием и застала его проснувшаяся Щукина. Вскрикнула, не разобравшись спросонья:

— Ой, кто это?

Авакумов выхватил из кармана «ТТ», выстрелил ей в голову и, понимая, что пути назад уже нет, выстрелами в голову убил Щукина и Логинову.

По случайному совпадению в этот самый момент в примыкающий к дому соседний двор въехал мотоцикл со снятым глушителем и грохот его мотора заглушил выстрелы…

Перерыв всю квартиру и так и не найдя денег, о которых говорил лейтенант, Авакумов прихватил сравнительно небольшую сумму отпускных из бумажника Щукина, золотые часы его жены и, воспользовавшись гладильной доской как мостиком, выбрался через окно на дувал соседнего двора.

Затем захлопнул окно и, пройдя несколько шагов по забору, спрыгнул на тротуар.

Ночная улица была тиха и пустынна. Авакумов огляделся по сторонам и торопливо зашагал прочь.

Трибунал приговорил Авакумова к высшей мере наказания.

В очередной раз перелистывая рукопись будущей книги перед тем, как отнести ее в издательство, я вдруг поймал себя на мысли о том, что сознательно оттягиваю срок ее представления. Не давало покоя ощущение какой-то недосказанности, незавершенности; не хватало какого-то последнего, заключительного штриха, после которого можно было со спокойной совестью ставить точку.

И опять, сам о том не догадываясь, на помощь мне пришел Булатов. Однажды вечером, когда окончательно отупев от безуспешных поисков концовки своего многострадального детища, я махнул рукой и уже собирался лечь спать, утешая себя обычным в таких случаях «утро вечера мудренее», в квартире раздался телефонный звонок, и Борис Ильич, извинившись за позднее беспокойство, пригласил меня на встречу с молодыми работниками уголовного розыска, которая была у него назначена на следующее утро.

Я согласился без особого, правда, энтузиазма, скорее даже ради приличия. И… утро действительно оказалось мудренее вечера.

Стараясь не привлекать ничьего внимания к своей персоне, я вошел в зал задолго до начала встречи и, облюбовав себе местечко в последнем ряду, устроился возле окна. Зал постепенно заполнялся. На меня и в самом деле никто не обращал внимания. Я достал записную книжку, положил ее на подоконник, проверил, на месте ли авторучка, и стал ждать, незаметно приглядываясь к аудитории. Это были в основном молодые люди разных национальностей и, насколько можно судить по первому взгляду- разных темпераментов и склада характера. Возможно, чисто субъективно, я отметил при всей их несхожести и нечто общее, что объединяло их, на мой взгляд, и делало похожими. Это «нечто» я для себя определил словом «увлеченность». Увлеченность делом, которому они служат.

Между тем Борис Ильич как-то спокойно и буднично поднялся на трибуну, и встреча началась. Поначалу я не особенно прислушивался к тому, что он говорит, тем более, что, судя по первым фразам, речь шла о вещах, мне уже знакомых по прежним беседам с Булатовым. Куда больше занимала реакция аудитории. Мне и прежде неоднократно доводилось присутствовать на встречах с ветеранами и, чего греха таить, случалось порою наблюдать, как аудитория, вполне благожелательно настроенная по отношению к ветерану, слушает его с вежливым безразличием.

Булатова слушали внимательно и с интересом. Об этом можно было судить и по выражению лиц, и по тому, как в зале то и дело вспыхивало оживление.

То была не лекция и не выступление, — то была беседа, живое общение, прямой контакт с собравшимися. Контакт, дирижером и вдохновителем которого был Борис Ильич. Я успокоился и стал слушать.

— К началу нашего века в России имелась огромная армия уголовных рецидивистов со своими неписаными обычаями и жаргоном. Она продолжала расти и по-своему совершенствоваться. Вся эта преступная масса строго разделялась по категориям, которые в свою очередь входили в особые объединения.