Роман Грачев - Жесть. Читать до конца

Козьма Пруткович. «Не лучшая половина» (с).

Евгения Кравец. Поддерживаю, Арсен. Все правильно.

Иван Хомяков. Кстати, Андрей Ким, фамилию этого благодетеля в студию, коли уж знаете)).

Роман Грачев. Я сейчас буду злой и противный. Я знаю эту аллею, жил там рядом, часто гулял с ребенком и по сей день люблю гулять. Аллея прекрасна в любое время года. Я, бывало, наматывал там километры, ходил из конца в конец, дышал воспоминаниями и воздухом… В душе и сердце бунт. Арсен, всячески поддерживаю!

Козьма Пруткович. Арсен, вы же замечательный врач-ветеринар, вас вся страна знает, весь город к вам найденных на улице зверушек тащит, на вашего тигра, которому вы сгнившую морду починили, в Приморье туристы приезжают. На кой вам этот дурдом с депутатством?! ничего ведь не измените! Бабло рулит))

Арсен Манукян. На кой? Потому что это мой город. Надо пытаться. Согласен, изменить пока можно немногое, но что я точно сейчас могу сделать, так это занести вас, Козьма, в черный список за фразу «не лучшая половина». Прощайте.

Марина Коновалова. Доигрались, Пруткович))) мало кому удавалось разозлить нашего добрейшего Доктора Айболита, но вы очень старались…

Собакин. Кравец, зайди ко мне!

Кравец. Это срочно, Игорь Викторович?

Собакин. Срачнее не бывает. Давай, жду прямо сейчас, потому что через десять минут я убегаю, а буду только поздно вечером.

Кравец. Хорошо, иду.

Кравец. Привет, Слав.

Глинкин. Привет-привет. Как твое ничего?

Кравец. В прямом смысле «ничего». Только что от Собакина.

Глинкин. Торопил с делом Аньки?

Кравец. Наоборот…

Глинкин.?!!!

Кравец. Не выпучивай так глаза. Он закрыл проект.

Глинкин. То есть как закрыл?

Кравец. Взял и закрыл. Так прямо и сказал: останови работу по Кричевской и сдай мне все наработки, какие есть. Я сначала не поняла: мол, отложить на потом? но он сказал, что ничего делать не будем, есть более важная и очень срочная работа — осветить тяжбу Арсена Манукяна со строителями. Слышал, у Арика под окнами деревья собираются порубить ради торговой точки?

Глинкин. Да, читал.

Кравец. Думаю, это предлог. Арсен часто у нас публикуется, материалом больше, материалом меньше — какая разница, а тут вот «все бросай и беги зелень защищать!». Чушь какая… И морда у Собакина, прости господи, как башмак, глаза впавшие, пустые. Он не под коксом?

Глинкин. Не замечал. Скорее всего просто забухал вчера. Слуш, а у тебя уже есть какие-то наработки? Есть что ему отдавать? Ну, кроме материалов с флешки, соображения свои какие-то, выводы?

Кравец. Флешку я ему точно не отдам, и даже не скажу о ней, а соображениями делиться ни с кем не буду, особенно после этого приказа.

Глинкин. Даже со мной? (((

Кравец. Ой, ты же прекрасно меня понял, чего девочку из себя строишь)) … Я вчера встречалась с Лисом.

Глинкин. Вот как… И что?

Кравец. Сложный парень, в двух словах не объяснишь.

Глинкин. Не сложный, а мутный.

Кравец. Хм, Слав… А ты чой-то неравнодушен к нему, ни?)) сказал давеча, что он инженер, а он филфак в универе закончил.

Глинкин. Знаю. Но работает-то он инженером. Кому сейчас эти филфаки нужны? Только таким упертым как ты.

Кравец. Упоротым))) кстати, там же в парке Пушкина, где мы говорили с Лисом, я видела Собакина с ментом из следственной бригады по делу Аньки. Я видела его у нее в квартире.

Глинкин. Это, наверно, Петров. Они давно знакомы, это наш инсайдер в органах.

Кравец. Ясно… Но мне кажется, что их вчерашняя встреча и сегодняшний приказ закрыть папку «Кричевская» — звенья одной гребаной цепи.

Глинкин. Кучеряво мыслишь. Пойдем-ка покурим-ка?

Кравец. Возьми на меня.

Глинкин. Стрелок ты Ворошиловский))) только бы никого из рекламного не было в курилке.

Кравец. Спустимся на пару пролетов ниже.

Челябинск простился с погибшей на минувшей неделе журналисткой и блогером Анной Кричевской. Накануне похорон корреспондент журнала «Blognews» Виталина Грей встретилась с ее отцом, известным бизнесменом Владимиром Кричевским.

Сегодня мы публикуем полную версию беседы.

— Прежде всего хочу выразить вам от своего имени, от имени моих коллег и поклонников соболезнования в связи с вашей тяжелой утратой.

— Спасибо. Смерть Ани стала для нас с супругой настоящим потрясением. Мы до сих пор не можем отойти от шока. Видимо, это останется с нами уже навсегда. Родители не должны хоронить своих детей.

— Владимир Николаевич, я заранее прошу у вас прощения за то, что, возможно, некоторые мои вопросы покажутся вам слишком личными или даже бестактными. Дело в том, что смерть Анны стала также неожиданным потрясением для многих людей в нашем городе, нам она кажется странной. Хотелось бы разобраться и понять.

— Ничего. Я к этому готов. Если что-то покажется мне лишним, я всегда могу уйти от ответа, не так ли?

— Скажите, Анна жаловалась на что-нибудь в последние дни или, может быть, недели жизни? На здоровье, самочувствие? Может быть, настроение изменилось?

— Никаких тревожных симптомов и знаков мы не замечали. Она была обычной. Ну, может быть, немного уставшей, но это было обычное состояние Ани при ее загруженности. Я не склонен сейчас строить выводы и делать заявления. Для этого нужно время.

— Конечно, мы тоже ждем результатов предварительного следствия. Расскажите, пожалуйста, какой она была в реальной жизни? Ведь не секрет, что медийные лица, так называемые «люди с экрана и обложек журналов», часто носят… ну, скажем так, маски, некие искусственно созданные и придуманные образы.

— Разумеется, Аня в кадре и Аня в жизни… не сказать, что совсем уж разные люди, но довольно сильно отличаются друг от друга.

— Вот и хотелось бы заглянуть в ту часть ее жизни, что была скрыта от посторонних глаз.

— Знаете, если и есть какая-то «скрытая» часть ее жизни, значит, скрывала она ее неспроста. Я же как отец могу сказать, что росла она веселой и бойкой девочкой, занималась и танцами, и спортом, практически ни минуты не сидела на месте, ища для себя все новые и новые занятия. Такой она оставалась и до последних дней своей жизни.

Конечно, с годами она менялась, как все подростки, взрослела, многие вещи укрывала где-то внутри себя. Учась в школе, старалась быть прилежной, дисциплинированной. Мне кажется, именно в старших классах и далее, уже в институте, в ней произошел какой-то слом. В обычной жизни она стала более уравновешенной, если не сказать замкнутой, а ту детскую часть себя выплескивала уже в своей работе. Порой на моих глазах переключалась из одного режима в другой, как будто внутри срабатывал какой-то тумблер.