Александр Бушков - Волк насторожился

О финале жизненного пути майора Валентина Повиласа широкой публике не сообщалось, потому что покойный был человеком совершенно общественности не известным.

Обыкновенная история, в общем, – если бы не клад Чингисхана и не правила игры, требовавшие огласки.

Огласка получилась грандиозная и шумная, девятым валом выплеснувшаяся за ближние и дальние рубежи. Даже сейчас, две недели спустя, накал страстей и не думал спадать – и о том, сколько трудов пришлось приложить Данилу, чтобы ускользать от журналистов, никто не знал лучше его самого…

Он поднялся на третий этаж, постучал, толкнул дверь. Больничка была не рядовая, и Лара, конечно же, пребывала в отдельной палате, надежно отделенная от шакалов пера постом на лестничной площадке (Данилом же и поставленным). Он и не рассчитывал увидеть худенькое, бледненькое, изнуренное и тихое создание – не тот ребенок, не тот типаж. Но и не рассчитывал, что она будет выглядеть так, словно ничего не произошло. Однако, если не всматриваться, повязок под широкой пижамой не заметишь, а Лара, сидевшая в кресле у телевизора, была разве что самую чуточку бледнее обычного, ну, все-таки две недели спокойного лежания, медицинские светила и птичье молоко ведрами…

На экране прокручивалась в записи последняя передача «Совершенно секретно» – посвященная, как легко догадаться, операции «Тайга» и ее бесславному для организаторов завершению. Данил решительно выключил видак, сел и спросил:

– Курят тут?

– Ага, я сама дымлю…

Он закурил. Оба, странное дело, ощутили некую неловкость, как совершенно чужие люди, никогда прежде не видевшиеся. Молчание затянулось надолго. Данил, глядя в окно, пытался сосчитать и вспомнить, сколько жизней унес таежный клад, но все время сбивался.

– Бананов хочешь? – спросила Лара, показав на заваленный разнообразнейшей фруктой столик.

Он мотнул головой и спросил:

– Как ты?

– Да пустяки, – тем же вежливо-безразличным тоном ответила она, словно выполняя некую обязанность. – Все нормально, обещают шрамы заштопать так, что ни следочка не останется.

И вновь – молчание.

Потом Лара, глянув на него дерзко и насмешливо, сказала:

– А ты поросенок, Черский, жуткий свин. Я-то ему отдалась со всем пылом романтической юности, а он с самого начала собрался сдать золотишко в закрома Родины…

И словно невидимая струна лопнула, все мгновенно вернулось на свои места, все стало прежним. Данил, ухмыляясь, подошел и взъерошил ей волосы. Достал черную коробочку, поводил ею в воздухе и, убедившись в полном отсутствии лишних ушей, сказал:

– Милая, ты разве не поняла, что никак не удалось бы его вывезти?

– Понять-то поняла, но второго такого шанса больше не представится…

– Эти идиоты, – сказал он, кивнув на телевизор, – как раз оттого и погорели, что хотели захапать все. А в жизни так не бывает… по крайней мере в этом веке, – и вытащил из кармана листок бумаги. – Прочти вслух. Это телеграмма, если ты поняла…

– «Дюжина поздравлений с днем рождения. Януш». И как сие понимать?

– Я, конечно, свин, – сказал Данил. – Хоть ты и лежала в бледном виде, пораженная злодейскими пулями, все же задержал теплоход на четверть часика у берега и булькнул за борт полтора десятка ящиков. Глубина приличная, течение там медленное, а дно твердое. Преспокойно пролежали двое суток… – и осклабился, видя, каким радостным и удивленным стало ее личико. – Конечно, это не двадцать пять процентов, от которых я отказался, как гражданин и патриот, это не миллионы, но все же что-то.

– А почему в телеграмме «дюжина»?

– А что, бравые моряки ничего не заслужили? – прищурился Данил. – Самое смешное, что совесть у меня спокойна. Столица не возражала в свое время, чтобы я отщипнул кусочек за труды, мне это дали понять совершенно недвусмысленно, им так даже лучше, а что до науки – ей еще много осталось. Да и тангуты, я проверял по книгам, в самом деле считались колдунами, чем меньше ихнего заклятого золота будет обретаться в пределах Отечества, тем лучше… Конечно, все пополам. Так что ты все же богатая невеста. И в связи с этим, хоть я прекрасно и сознаю, сколь опасна глаголевская кровь, есть разговор…

Шахрай – жулик, шулер.

У набожных иранцев принято, отправляясь в дальнюю дорогу, проходить под Кораном, который над ними держит кто-нибудь из родственников. – Прим, ред.

«Мюллер» – начальник оперативной части в зоне. – Прим, ред.

«Борус» – «бык» на местном сибирском говоре. – Прим, ред.

Армыш – тохарская деревня, улус. – Прим, ред.

Аргиш – кочевье, аргишить – кочевать по тайге. Слово употребляется многими народами Сибири, главным образом кочевыми. – Прим, ред.

«Компликации» – «сложности» (польск) – прим, ред.