Инна Бачинская - Отражение бабочки

Окна квартиры не светились, там никого не было, сказал Рома Пригудов. Сницар предположительно был в Зареченске и ничего не знал об отъезде гражданской супруги. Узнал постфактум от подруги жены Елены Окуневской, когда вернулся, в конце августа. У нее появились деньги, кстати… От Сницара? Надо бы выяснить на всякий случай.

Рома Пригудов привез Огородникову домой. Она хлопнула дверцей машины и вошла в подъезд. Рома с молодой женой уехали.

Что было дальше? С этого момента свидетелей нет. Звягина в качестве свидетеля отпала. Елизавета Варгус, гипотетический свидетель, молчавшая почти два года, умерла. Подруга жертвы, Елена Окуневская, умерла. У Сницара нет алиби. Пригудов, друживший с Огородниковой, Гена Смолик, спавший с ней, сосед угоревшей Окуневской, Виктор Саликов, которого звали за стол, а где как не за столом развязываются языки… Федор вспомнил, как он сказал, что «девочки» не стеснялись его, болтали о мужиках… И что? Что-то беспокоило Федора, некая мысль мельтешила в подсознании и не давалась. Трое, знавших ее с разных сторон, не назвали ни одного имени. Не знали? Или… Или… Или чего-то он не схватывает.

Разумеется, это далеко не все знакомые Огородниковой, но эти были из разных сфер ее жизни, причем достаточно близки с ней, добавить сюда то, что их город невелик, все на виду… И ничего! Было у Федора чувство, что некто, незаметный и неуловимый, смотрит на него из тени. Невидимка. Человек из миража.

Оставался последний человек из его списка — квартирная хозяйка. Огородникова переехала к Сницару, но зачем-то оставила за собой съемную квартиру. Возможно, чтобы хранить там что-то. В сейфе, в чемодане с кодом или в тайнике — она была девушкой непредсказуемой и способной на все. Федор не исключал возможный шантаж кого-то из бывших любовников. Он надеялся, что встреча с квартирной хозяйкой приоткроет завесу в жизнь Огородниковой до Сницара. Там она была самой собой, в то время как в новой жизни, собираясь замуж за приличного человека, должна была отказаться от некоторых сомнительных привычек и знакомств.

Он разыскал ее, Раису Михайловну Рудь, немолодую настороженную женщину, представился старинным знакомым Ларисы Огородниковой и сообщил, что адрес получил по месту работы квартирантки.

— Знакомый Ларочки? — удивилась Раиса Михайловна. — Так она съехала года три назад. Сказала, выходит замуж за доктора. Разве вы не знаете? Зачем ее разыскивать? У меня есть ее новый адрес, Толстого, двадцать два, взяла на всякий случай, и фамилия доктора.

Нелепая ситуация. Федор пробормотал что-то о том, что был по этому адресу, но Огородникова там не живет, поэтому он пришел по старому.

— А где же она? — удивилась женщина. — Должна быть на Толстого, она ж замуж собиралась!

Раиса Михайловна не знала ничего об отъезде бывшей жилички за границу, а в квартире сейчас живут две студентки, и никаких вещей Ларочки у нее не осталось. Нет, были, конечно, но Ларочка сказала, что можно взять, и она дочке отдала. Комбинезончик, розовый, с блестками… Диночка очень обрадовалась. Еще кое-что…

Бесцветная серая мышка средних лет, она смотрела на Федора через толстые линзы очков, и он подумал, что снова облом. Третий. Но оказалось, что он поспешил с выводами.

— Вы не подумайте, — сказала она вдруг. — У меня дочка в институте учится, деньги нужны. Зарплата маленькая, я в бухгалтерии на швейной фабрике уже двадцать лет, вот и сдаю мамочкину квартиру. А я рядом, на этаж ниже. Дочка выйдет замуж, будет жить, и я при ней. Мы с Ларочкой дружили! Она была светлым человеком, ничего не боялась, ночью одна через весь город. Говорит, дала по морде и ушла. Каблуки высоченные, дело ночью было, так она босиком через весь город. Денег на такси не было. Я бы ни за что! А она говорит, кто не боится, с тем не случится. Однажды подарила мне духи, очень дорогие, я их тоже дочке отдала, куда мне такие. Одевалась ярко, любила украшения. Волосы белые, грива дыбом — королева! И пела красиво. Смеялась, называла меня гроссбухом, кричала: «Райка, сколько тебе лет? Ты же на старуху похожа! Немедленно выбрось свои тряпки!» Иногда приходила с вином, говорила, надо расслабиться, а то достали. Все. За ней мужчины табунами бегали, цветы, конфеты, подарки… Мама меня в строгости держала, била за тушь и губную помаду, называла девчонок со двора проститутками, извините за выражение. Ну я думала, что так и надо, если ты порядочная. Слава богу, дочка у меня нормальная. Я ей говорила, тебе бы замуж за хорошего человека, деток, а она мне — чтобы какой-то плюгаш мною командовал, отчитываться за каждую копейку, упаси боже на кого посмотреть, а я мужиков люблю! Я говорю, почему плюгаш, вон какие видные бегают, а она, плюгаш, говорит, в смысле нутра, а не морды. Все они плюгаши, можешь мне поверить. А тебя, говорит, я замуж выдам, выбирай любого! Шутила так.

Раиса Михайловна растроганно улыбнулась.

— У меня муж умер, когда дочка еще маленькая была. Ларочка для меня как окошко в другой мир, понимаете? И мужчин много, и вино пьет, и платья открытые, все на виду… Я бы никогда ей не сдала, но уж очень деньги были нужны. А потом оказалось, что она замечательный человек! Добрая, сердечная, всегда расспросит, утешит…

Раиса Михайловна вдруг расплакалась. Лицо ее уродливо сморщилось и покраснело, и Федор подумал, что ничего ярче и интереснее, чем Лариса Огородникова, в ее жизни не было. Похоже, эта женщина была единственной, кто искренне ее любил.

— Вы не помните, с кем она встречалась? — спросил Федор, ни на что особенно не надеясь.

— Помню! — встрепенулась Раиса Михайловна. — Один был маленький и толстый, животом труси́л, с хвостиком! Все смеялся, закатывался, как горохом. Я Ларочку спросила, кто такой, она говорит, большой человек, продюсер, устраивает конкурсы красоты, хочешь, говорит, твою Динку пристроим? Я говорю, упаси боже! Они скорее дружили между собой, хотя он тоже оставался… Ну, вы понимаете. Потом еще один, красавец из себя! Крупный, косая сажень в плечах, но…

Она замялась.

— Динка моя говорит, он этот самый… — Она понизила голос до шепота. — Весь в цепочках, маникюр, и одет как попугай. Он Ларочку по лестнице на руках носил, с самого низа и на третий этаж, а она хохочет!

Никак Рома Прыщ и Гена Смолик.

— Ну и другие, конечно, но эти вроде как постоянные. А потом вдруг говорит, все, Раиса, сваливаю от тебя, замуж выхожу. Я только руками всплеснула — за кого ж это? Вроде никого такого… А она — за доктора, говорит! Все надоело, годы идут, надо устраиваться. Правильно, я ей отвечаю, молодец! Он ее перевозил, приехал на машине, все соседи во дворе собрались, всем интересно. Самостоятельный, серьезный, машина красивая… Доктор! Она нас познакомила, я как раз пирог испекла, говорю, милости просим, а Ларочка говорит, не-а, мы спешим, а он говорит, хочу пирог! С чем пирог? Свойский такой, я еще порадовалась за нее… Говорю, с вишнями! Они и остались. Я ей потом шепчу, держись за него, стоящий мужчина. А она мне подмигнула — а то, говорит. И не забывай, звони, а она — а как же, буду! Поначалу позвонила два раза, на ходу, все хорошо, работаю, была в Испании. Когда свадьба, спрашиваю, а она — думаешь, надо? Шутит. Я ей — не тяни, а то уведут! А она смеется. А потом больше уже не звонила. Я сама хотела, да все как-то… Думаю, может, занятая, а я навязываюсь со своими звонками. Может, замуж вышла, детки, не до меня. Вы говорите, они переехали с Толстого? Ну так у меня есть его фамилия, доктора этого, можно найти. Фамилия такая еще необычная…