Елена Арсеньева - Перстень Андрея Первозванного

В свое время отцу Алесана, Абергаму Сулайе, изучавшему историю, философию и право в Кембридже, случайно попал в руки томик стихов Пушкина с тем самым юношеским портретом поэта, в котором, как нигде сильно, проступали африканские черты: курчавые волосы, вывернутые губы, сверкающие глаза. Фамильное сходство этого незнакомца со своими предками поразило молодого короля в самое сердце. Он узнал о «русском туареге» все, что мог, и чем дальше, тем больше убеждался, что Ибрагим Ганнибал, «арап Петра Великого», – не кто иной, как похищенный в раннем детстве Абергам, – старший сын Великого Быка Сулайи VIII. Нынешний Сулайя был четырнадцатым носителем родового имени. После этого похищения правящий титул перешел к младшему сыну короля. Но если бы не исчезновение Абергама, младшей ветви не видать бы трона как своих ушей! В память о похищенном принце всех мужчин их рода Сулайя теперь называли Абергамами.

Абергам Сулайя ХIV не был чужд исторической справедливости. Он попытался разыскать в России потомков своего родича, однако в конце шестидесятых годов, живя в Англии, это было не так-то просто сделать. Вдобавок атмосфера Туманного Альбиона вредно отражалась на здоровье молодого короля. Он поспешил вернуться на родину, чтобы назначить наследником старшего из своих немногочисленных (всего лишь тринадцати) сыновей, разница в возрасте которых составляла несколько дней, неделю, едва ли месяц. Согласно законам лесных туарегов, отправляясь в дальний путь, король должен постараться оплодотворить как можно больше женщин, чтобы семя его (воплощение бессмертной души) рассеялось в родных местах и не переставало звать к себе из тех чужедальних далей, куда он был намерен отправиться. За отведенный для этого месяц Абергам возлег с девяносто пятью женщинами племени. Результатом обряда стали сорок детей. Однако мальчиков родилось только тринадцать, из чего дукуни племени сделала вывод, что нынешний Сулайя довольно скоро уступит место следующему.

Однако в ту пору он был еще вполне жив.

Наследному Великому Быку к тому времени едва исполнилось три года, и у него еще не было никакого имени. Его называли просто даку – мальчик, иногда даку соле – мальчик короля, и он не сразу привык к тому, что теперь его имя – Абергам Алесан, будущий Сулайя ХV, и прочая, и прочая, и прочая…

Ради спасения собственной жизни королю запретили покидать Африку: дукуны и дукуни туарегов оказались в этом единодушны с белыми врачами. Да у него и на родине хватало дел: нелегко бороться с влиянием белых на Черном континенте, желая и коренную Африку сохранить в неприкосновенности, и дать ей все блага западной цивилизации! Чтобы лучше узнать врага изнутри (самым сильным врагом, конечно, была Америка), он послал сына не в Кембридж, а в Гарвард, дав свой родительский наказ: непременно побывать в России.

И Алесан исполнил волю отца. Впрочем, без особой охоты. Он, конечно, съездил в Михайловское и даже в Тригорское, однако в Болдино, затерявшееся где-то в глубинах дремучей Нижегородчины, его не тянуло. Алесан превесело проводил время в Москве, как вдруг получил известие, что английский сплин догрыз-таки его отца: тот лежит на смертном одре и призывает молодого принца немедленно вернуться.

В том, что отец первым делом спросит, отдал ли Алесан родственный долг великому русскому африканцу, он не сомневался ни минуты. Перед ним стоял выбор: солгать умирающему или огорчить его. Алесан решил не делать ни того, ни другого: прыгнул в белый внедорожник «Шевроле», более других его автомобилей напоминающий любимого белого слона, который ждал хозяина в джунглях, – и погнал его в Нижегородскую губернию, пытаясь повторить путь своего родича.

Алесан уже приближался к месту своего назначения, когда солнце скрылось, началась метель. Вскоре в полуметре ничего нельзя было разглядеть. Алесан даже не заметил «КамАЗ», выскочивший навстречу на полной скорости. Помнил только боль… которая терзала его долго-долго, а потом чудесным образом почти прошла при звуках тихого голоса, бормотавшего любимые стихи умирающего короля лесных туарегов:

– Мчатся тучи, вьются тучи…

Потом Алесан уверял Германа, что его спасла не только смелая операция, не только щедро данная кровь, но и эти слова, которые принц с детства помнил и привык считать чем-то вроде колдовского заклинания. Было нечто непостижимое в том, что белый человек, отдавший Алесану свою кровь, вдруг начал читать именно эти стихи! Принц не понимал, что, живя в Болдине, невозможно не дышать Пушкиным, и уверял Германа, будто дух отца вселился в русского доктора, чтобы воскресить сына-наследника.

Но все это было сказано потом, потом… Потом они условно восстановили картину аварии: шофера, едва не убившего Алесана, но все же доставившего его в больницу, так и не удалось разыскать. Потом вместе помянули короля лесных туарегов – он так и не дождался сына. Потом назвали друг друга побратимами и поклялись в вечной дружбе. Потом Алесан взял с Германа слово непременно навестить его – и уехал восходить на трон, который, судя по косвенной информации, начал ощутимо шататься под отсутствующим королем. Герман слово-то дал, но подумал, что съездить в Африку ему так же реально, как побывать в поясе астероидов.

Потом… потом он узнал, что сестра Лада вышла замуж за Кирилла Смольникова, – и ощутил, что ему хочется оказаться подальше не только от Нижнего Новгорода и от Москвы, где поочередно решили жить молодые, но и вообще от России. Как можно дальше! Желательно на краю света.

В Африке, например.

Он дождался вызова от Алесана и уехал. Он хотел пробыть в Африке как можно дольше, например год!

Герман вернулся через семь лет.

– И что было потом? – сочувственно спросила Валерия.

– Отпечатки пальцев взяли. Ты представляешь? Как будто я…

– Дело не в тебе. Вполне обычная процедура. Надо же отделить в квартире твои и теткины отпечатки от чужих. Недавно в газете читала: маньяк убил девочку, задушил, полиция сразу взяла отпечатки у родителей, так из этого журналисты такое раздули… Дальше что?

– Дальше…

Альбина тяжело вздохнула и чуть не с головой погрузилась в ванну. На поверхности воды пузырился толстенный слой мыльной пены. Хотелось нырнуть туда с головой – и уже никогда не показываться. А что? Сделать под водой глубокий вдох – и…

Конечно, глупости: Валерия рядом – выдернет за волосы. Да и вообще – по своей воле трудненько утонуть в ванне, даже если это и джакузи. Однако мысль «сделать под водой глубокий вдох – и…» уже посещала ее сегодня. Не так определенно: чтобы непременно утопиться, а просто – мысль о покое как средстве спасения. Выхода. Освобождения…

О нет, пришла эта мысль не в ту минуту, когда, перевалившись через подоконник, Альбина грохнулась в морозную ночь. Тогда она и впрямь хотела сохранить жизнь. А вот потом, через четыре-пять часов… а может быть, и через шесть-семь, она уже и не помнила хорошенько. Словом, когда тот капитан или лейтенант – Альбина не разбиралась в званиях, да и вообще все в отделении казались ей на угрюмое, недоверчивое одно лицо – вдруг глянул на нее насмешливо и брякнул: