Елена Арсеньева - Перстень Андрея Первозванного

Настала осень. И вот как-то раз в усадьбу одного старого пана прибыло с десяток хвастливых гуляк, которые клялись, что со дня на день покончат с разбойниками и огребут награду. Свое дело они начали с грандиозных пирушек. Они пили и мололи языками, оскорбляя бандитов такими черными словами, что те не выдержали – и явились в усадьбу покончить с хвастунами и показать, у кого сила. Через некоторое время, в латах и шлеме, туда же прибыл атаман. Однако войдя в дом, обнаружил, что все его сообщники повязаны, а рядом с мнимыми хвастунами, которые сидели трезвехоньки, его поджидает сам Ванькович. Однако и судью ожидало страшное открытие! Когда с главаря сорвали шлем, Ванькович увидел свою ненаглядную Ядвигу.

Перед казнью она сказала: «Скучно мне было жить. Я рыцарем должна была родиться, но, видно, черт вмешался: мужское сердце с женским телом соединил. Это я убила своего мужа, а потом уже никого не жалела. Наслаждалась запахом крови, видом убитых людей! Но тебя, судья, любила по-настоящему…»

После того как Ядвигу повесили в Вильно перед двадцатитысячной толпой, соседи сожгли ее подворье, а пепел развеяли по ветру.

– Ну и сюжетец, а? – зябко повела плечами Валерия. – Я почему тебе это рассказала? Замечательно – насчет мужского сердца в женском теле! Это как бы и обо мне. При этом тело мое меня вполне устраивает, я бы ни за что не хотела с ним расстаться. Однако сердце требует действий нестандартных, нетрадиционных. Действий либо нападающего, либо защитника! И это не ответ условиям времени, как у многих нынешних деловых дам. Это всегда при мне было. Я потому и занялась частным сыском, что мне это в кайф: ощущать, что от меня зависит судьба человека, его жизнь, благополучие. В том-то и смысл, что я не собственную семью охранять хочу, как положено женщине, а любого человека, который ко мне приходит за помощью. А самое огромное наслаждение – знать, что я все делала сама. Что за мной не стоят плечом к плечу сплоченные ряды боевых товарищей. Я и главнокомандующий, и снайпер, и артиллерия, и разведка, и знаменосец. Надеяться надо только на себя! Скажешь, эгоцентрично? – усмехнулась Валерия, вновь принимаясь за еду. – И эксцентрично, вдобавок? Но такая уж я есть. И хотя живу на гонорары, иногда сокращаю их до минимума, если человек не может заплатить, а дело интересное, меня задевает. Как твое.

– Что ж тут интересного? – Альбина вяло возила вилкой по тарелке. – Пришли… убили…

– Ты ничего не понимаешь! – Валерия махнула на нее тоненьким ломтиком батона. – Еще вспомнишь мои слова, я такие вещи безошибочно чую: сколь много нам открытий чудных готовит эта история, ты и вообразить не можешь! И кроме того – это я нарочно говорю, чтобы ты не комплексовала, – я ведь перед тобой в неоплатном долгу. Не забыла, надеюсь?

Альбина недоверчиво взглянула в отважно блестящие глаза – и ничего не смогла с собой поделать: начала хохотать вместе с Валерией.

Знакомством они были обязаны все той же приснопамятной страсти тети Гали спать на дежурствах. Тогда тетушка работала в терапии, самом спокойном отделении больницы. В терапии только-только появились так называемые коммерческие палаты: в них могли спокойно хворать пациенты, предпочитавшие это делать в одиночестве и имеющие возможность свое одиночество оплатить. С них драли в три шеи и за лекарства, и за процедуры, и за метраж. Это было выгодно стремительно нищающей больнице, и вокруг обитателей тех палат все ходили на цыпочках, охраняя их покой.

Среди платных пациентов однажды оказался мужчина лет сорока пяти с обострением язвенной болезни. Он владел небольшой фирмой, однако трудно было догадаться, сделался причиной обострения производственный или семейный стресс. Тетя Галя, инструктируя Альбину перед очередным ночным бдением, высказывалась именно за вторую версию, живописуя скандальный нрав супруги несчастного язвенника. Эта самая супруга все отделение извела голосом и повадками электропилы, «за свои деньги» требуя влажную уборку через каждый час, неусыпное внимание врача, сиделку у двери палаты и вообще неизвестно чего. Она не отходила от мужа целый день, озабоченно касаясь губами его лба, поправляя подушку, разглаживая простыни, то проветривая, то запирая форточку до невыносимой духоты, беспрестанно подсовывая больному раскаленный, из термоса, шиповниковый чай, ругательски ругая больничную еду – и незаметно, с отвращением пробуя, скушав чуть ли не весь диетический протертый супчик, предназначенный язвеннику… Словом, дама была невыносима просто-таки клинически. Вдобавок порывалась остаться в палате на ночь и уже начала требовать себе кровать или хотя бы раскладушку. Однако дежурный врач поймал отчаянный взор больного, брошенный на ночной столик, где рядом с неочищенным яблоком лежал нож, – и понял, что если он уступит вздорной даме, то ночью можно ожидать одного из двух: либо прободения язвы, либо убийства. Поэтому любящая супруга после некоторых усилий была выдворена домой, взяв на прощание с персонала страшную клятву, что на ночь у постели больного останется сиделка.

– Конечно, о чем речь! – с энтузиазмом сказала тетя Галя врачу, однако, едва дождавшись его ухода, позвонила племяннице – и с тем же энтузиазмом принялась готовить себе постель в процедурной, на клеенчатом топчане, где страдальцам днем делали уколы, ставили клизмы, брали кровь… Тетя Галя была профессионально не брезглива.

Альбина покорно пришла, переоделась и потащилась зевать под дверью той палаты. Нет, сначала она попыталась выполнить тети-Галин наказ и даже сунулась внутрь, однако больной глянул на нее с такой тоской, на таком взводе воскликнул рыдающим голосом: «Дайте же мне хоть ночью покоя!» – что Альбина сочла за благо выскочить в коридор и больше не показываться.

Достали, по всему видно, бедолагу! Тетя Галя права: причина язвы – семейное счастье. Пусть хотя бы в больнице ночью дух переведет. В семь утра его разбудит «влажная уборка», а за час до этого – громкоголосая перекличка санитарок и сестер в коридоре. Ну а потом заявится домашняя электродрель… Пусть отдохнет!

Альбина устроилась в кресле, которое стояло в темном и уютном закоулке коридора, и робко возмечтала о недолгом сне. Мечта уже начала сбываться, когда она услышала слабое дребезжанье, словно кто-то постукивал по стеклу.

«Ветер, наверное», – решила Альбина, сжимаясь в комок, чтобы согреться, и тут что-то резко звякнуло, а потом струя сквозняка пронеслась по коридору и коснулась ее голых колен, на которые никак не натягивался коротковатый халатик тети Гали.

Ветром открыло форточку в коридоре, догадалась Альбина и нехотя спустила ноги с кресла: не хватало ей только разбитого стекла!