Елена Арсеньева - Перстень Андрея Первозванного

– Осторожнее, – сказал Герман, – не так рьяно. Я еще не понял, куда он ранен, так что постарайтесь ему не повредить. Лучше поддерживайте ноги, а я возьму за плечи.

Севастьянов оказался так тяжел, что, когда его дотащили до процедурной, у Германа сердце ходуном ходило, а девушка была бледная, прямо-таки белая, и дышала надрывно. Поднять и положить раненого на узенький топчан им оказалось не под силу.

Сопровождавший их Афганец сноровисто обшарил шкафчики, вывалил на пол горстями небогатый запас таблеток и беспощадно раздавил их каблуками. Швырнул Герману бинт, охапку ваты, а несколько бутылочек со спиртом и йодом хладнокровно грохнул в раковине.

Герман поморщился от резкого запаха – и от вдребезги грохнутых надежд. В одном из этих бутыльков было то, что он сегодня видел во сне, и, чего греха таить, мелькнула полубезумная надежда… но спирт с клофелином, булькая, скрылся в стоке.

– Черт бы тебя подрал! – со злым отчаянием сказал Герман. – А рану я чем промою?

Бирюк молча вышел.

Агапов метнулся к окну, но оно мало что было забрано решеткой – почти вплотную примыкало к бетонной стене.

– Сколько раз хотел перенести процедурную в другую комнату, посветлее, – вздохнул Герман. – Сейчас бы штурмовали окошко… Хотя вряд ли нам позволили бы. Регина Теофиловна, поможете перевязать? Вы как?

Она слабо качнула головой: видимо, никак. Герман вгляделся в ее землистое лицо, рыхло обвисшее на топчане тело.

– Ну, вы все-таки держитесь, – сказал, как мог мягко, хотя раздражение так и вспыхнуло в душе. – Единственное достоинство, которое от нас сейчас требуется, это терпение.

Регина, чудилось, не услышала ни слова.

– Я помогу, – шепнул кто-то рядом, и серые глаза глянули на него сверху. – Надо руки помыть, да?

– Потом, – качнул головой Герман. – Сначала одежду разрежем.

Севастьянов был ранен в правое плечо и дважды в руку – локоть и кисть перебиты пулями. Девушка, стоя на коленях и сосредоточенно сведя брови, резала ножницами окровавленную одежду. Герман исподтишка на нее поглядывал, не то чтобы из какого-то особого интереса, скорее из опасения – не грохнулась бы в обморок. Уж очень она была бледная. Но ничего, держалась хорошо, только иногда тихонько всхлипывала без слез: то ли от жалости к Севастьянову, то ли от собственных переживаний.

За дверью громко разговаривали, гоготали. Визгливо пробивался голос Антона:

– А мы спали! А мы ничего и не подозревали! Мы с Максом спали, и…

– Спали с Максом? – глумливо перебил Стольник. – И кто из вас дятел-долбило, а кто дупло подставлял?

Заржали хором, Антон громче всех. И вдруг стихло, словно по сигналу.

– Я хочу говорить с вашим главарем! – слабо донеслось с улицы, и Герман вскинул голову, узнав голос начальника колонии. Молодец, Китаев, быстро примчался.

– Китаев, ты только особо не петушись! – крикнул Стольник. – И проповедей не читай, не надо, а то знаю я тебя. У нас два ваших вертухая, лепило, жирная шкапа из санчасти и еще какая-то городская антилопа. Как скажешь, так и сделаем: или полягут они тут с нами, или все вместе полетаем над просторами краев и областей. Записывай или наизусть учи, твое дело, но нам нужен вертолет с запасом горючего на восемь часов. Канистрами тоже берем! И грины, грины, Китаев! Мульен баксов! – Стольник захохотал. – Ты там не обделался, шеф? Это шутка, не трясись. Сам понимаю, что за те три часа, которые мы вам на все про все даем, столько не накопить. Ладно! Давайте на первое время пятьдесят тысчонок, а остальное мы сами себе добудем!

После паузы раздался неуверенный голос Китаева:

– Ты, что ли, Стольник?

– А кто же? – обрадовался тот. – Узнал, да?

– Тебя да не узнать! Но не ожидал такой дури. Где я тебе за три часа вертолет с полусотней тысяч баксов да с горючим возьму, рожу, что ли?

– Твои проблемы, – миролюбиво откликнулся Стольник. – Но имей в виду: Севастьянова уже продырявили. Хватит у него терпежу на три часа – не знаю. Не бери греха на душу – он будет первый, если что не так. А потом за каждые полчаса задержки будем остальных по частям вам выдавать. По частям, ясно? И все, все, Китаев, иди работай, а то время пошло! И вот еще что! Если ты намерен под окошком торчать и маячить насчет довесков за побег, а то, не дай бог, приезжего попа сюда проповедовать притащишь, – имей в виду, что я этой хреновины за свой век наслушался выше крыши! И стал очень даже нервный. Так что помалкивай, не зли меня, а то возьмемся за этих двух бабенок. Понял? Нет, ты мне скажи – понял?

Ответа Китаева слышно не было, но Стольник, похоже, остался доволен:

– Ну вот и ладно. Все, выключай свое радио.

Герман и девушка переглянулись. Она с болью прикрыла глаза:

– Они ведь, наверное, еще не знают, откуда у этих оружие. Тот шофер, он там ходит, как ни в чем не бывало, гадость такая…

– Китаев не дурак, – покачал головой Герман, намочив ком ваты и осторожно протирая плечо Севастьянова. – Но, боюсь, шофера уже и след простыл. Я слышал, он ночевать в машине оставался? И за территорией небось? Очень предусмотрительно! Кстати, что это у вас за организация такая, что вы вместе с яблоками гранаты возите?

– Нормальная организация, – буркнула она не без обиды. – Была образована еще в начале прошлого века, потом, конечно, зачахла. Несколько лет назад начала работать снова… И ведь все эти яблоки покупала я сама! – всплеснула окровавленными руками. – И куличи заказывала! И все-все! Но, конечно, загружали это вчера вечером. В транспортном агентстве сказали, что машину с грузом на ночь оставят в теплом гараже, так что волноваться не о чем…

– Не о чем, – рассеянно согласился Герман. – И нет смысла сейчас об этом думать. Разрежьте-ка еще вот тут… хорошо.

– Как вы думаете, они нас отпустят?

Девушка не смотрела на него, и слава богу. Герман, конечно, постарался согнать с лица всякое выражение, и все-таки… Ничтожная сумма, запрошенная Стольником, именно поэтому и была такой смехотворной, что это лишь на первое время, он правильно сказал. И если отбросить мысль о том, что Стольник намерен выкопать какой-нибудь общак, тщательно захованный, например, на кладбище (и такое случается!), выходит, что в Чечне он заломит хорошую цену за заложников. Там такие вещи – обычное дело, бизнес! А заложников пятеро, из них четверо – работники органов, включая их с Региной. Если Севастьянов выживет, конечно, что еще не факт. А то будет трое… Но во всяком случае, ясно: никто их с полпути не отпустит. Если… если они не вырвутся сами.

Герман оглянулся, досадливо качнул головой. Сомнительно. Очень сомнительно!

Словно в ответ его мыслям, Регина Теофиловна громко всхлипнула. Похоже, до нее тоже дошел нехитрый финансовый расклад. Агапов неподвижно смотрел в пол. На его лице застыло выражение полнейшей безнадежности. Герман знал его, конечно, вскользь – как человека, но успел усвоить, что у Агапова хронический гастрит, наложивший отпечаток и на его физиономию, и на образ мыслей, и на способность к действию. Сидит как неживой… А впрочем, что изменилось бы, окажись он «живым»? Их двое против, самое малое, шестерых вооруженных людей. В кино это, конечно, могло бы выглядеть классно! И еще более великолепный мог бы получиться боевик, в котором доктор напустил бы на злодеев какие-то африканские колдовские штучки.