Наталья Андреева - Гроzа [litres]

А кто ей вернет здоровье мужа и матери? Искалеченную ногу дочери кто вернет? Не говоря уже о потраченных нервах и исчезнувшем, как дым, достатке. Пролетаева ненавидела Кабаниху лютой ненавистью и готова была землю грызть, лишь бы и та прошла все круги ада.

Из всех возможных вариантов для Марии Игнатьевны Кабановой это был самый худший, вот почему у нее и пропал аппетит. Надежда была только на Дикого. И он не подвел. Дверь камеры внезапно открылась, и Мария Игнатьевна услышала:

– Кабанова, с вещами на выход.

В кабинете Краснова ее встретил сияющий адвокат.

– Обвинения, полагаю, сняты? – сухо спросила Мария Игнатьевна. За эти дни она постарела, кожа стала серой, губы высохли, вытянулись в нитку, глаза запали. Но спина осталась прямой.

– Вы будете находиться под домашним арестом, – так же сухо сказал Краснов. – И, разумеется, под подпиской о невыезде.

– То есть мне даже из дома выходить нельзя? – уточнила Кабанова.

– Так и есть.

– Что ж, и за это спасибо. Не поленился в субботу приехать.

– Спасибо надо говорить не мне. Мэр надавил на все пружины. А для меня работа прежде всего.

– Сволочь ты, Пашка, – не выдержала Кабанова. – С руки ведь ел. Сколько вас таких, предателей?

– Закон есть закон, – ледяным тоном сказал Краснов. – Времена сейчас не те, в которые вы привыкли командовать. Сейчас не деньги все решают. И я вам советую об этом подумать.

– Не тебе меня учить, – отрезала Кабанова.

– Ну, как знаете.

И Краснов размашисто подписал пропуск.

Дом встретил хозяйку мертвой тишиной.

– Глаша! – крикнула она.

Где-то далеко раздались шаги. Наконец, в холле, где Мария Игнатьевна устало снимала туфли и разминала отекшие ноги, появилась удивленная повариха.

– Ой! Мария Игнатьевна! А разве вас отпустили?!

– Где все? – не ответила ей Кабанова. Еще чего! – Охранник, водитель? И где, наконец, Глаша? Почему газон не пострижен, дорожки не подметены? Почему на полках в шкафу – пыль?

– Так ведь…

– Варя где? Невестка моя куда запропастилась?

Повариха отвела глаза.

– Так… – Мария Игнатьевна справилась, наконец, с неудобными туфлями. – Не ждали, значит…

– Катерина Сергеевна в школе, ее директор вызвал, бумаги какие-то печатать, – торопливо сказала повариха, – она еще утром ушла, часов в десять.

– В субботу, да еще летом, вызвали на работу?! Когда все на рынке, в том числе и директор школы?!

– Ваша сноха так сказала, – отвела глаза повариха. – Кто же ее будет проверять?

– Так. Понятно. А моя дочь?

– Варвара Ивановна нам не докладывается.

– К Ваньке, значит, полетела, порадовать, – горько усмехнулась Кабанова. – Что ж, сработано чисто… Ты вот что. Поесть мне приготовь, а то я на тюремных харчах отощала.

– Это я с радостью, Мария Игнатьевна! Чего изволите на обед покушать?

– Мяса хочу, да с кровью. Мне сейчас силы нужны. Стейк приготовь с печеной картошкой. Да, еще: принеси-ка мне в кабинет кофейку покрепче.

Повариха торопливо ушла на кухню, а Кабанова поднялась на второй этаж, к себе в кабинет, и долго стояла у окна, глядя на безоблачное пепельно-голубое небо. Ее настроение было отнюдь не безоблачное, напротив, в душе у Марии Игнатьевны все почернело.

Принесли кофе. Кабанова все никак не могла решиться. Ее, похоже, загнали в угол, и выход был только один: договариваться с врагами. По принципу: не можешь задушить – обними и жди. А случится удобный момент – сожми покрепче руки. И никто на тебя не подумает. С Кудряшом они не договорились, тот не собирался уступать ни пяди. Оставался лишь один вариант. И Мария Игнатьевна, стряхнув оцепенение, потянулась к мобильному телефону.

Номер Кулигина был в записной книжке еще с тех счастливых времен, когда дети Кабановой ходили в школу и с ними почти не было проблем. Старый учитель привычек своих не менял и номера телефона тоже. Мария Игнатьевна дозвонилась до Кулигина легко.

– Я вас слушаю, – сказал он с легкой заминкой. Видимо, пытался сообразить: кто звонит?

«Он ведь весь город выучил, – усмехнулась Кабанова. – Где ж ему всех нас переписать. А богатые или бедные для него все одно. Главное, дети мои в точных науках себя мало проявили. Разве что Варвара порою радовала…»

– Это Кабанова.

– Ага, – удовлетворенно сказал Кулигин. – Значит, вас все-таки выпустили.

– Уголовное дело возбуждено, – сухо напомнила Мария Игнатьевна. – И я пока главная подозреваемая. Меня посадили под домашний арест.

– И что вы хотите?

– Поговорить хочу, разве не ясно? – сказала она, раздражаясь.

– Поговорить или договориться? – спросил Кулигин.

«А он неглуп», – с неприязнью подумала Кабанова. И сказала:

– Это уж как получится. Я к вам приехать не могу, и в любое другое место тоже. Придется уж вам ко мне.

– Это возможно лишь при одном условии, – напряженно сказал Кулигин.

«Он мне еще условия ставить будет! Выделывается!» – взвилась Кабанова, но сдержалась, ответила спокойно:

– Что за условие?

– Вы расскажете мне правду о том давнем ограблении банка.

– Хорошо, – сказала она после почти минутного раздумья. Кулигин терпеливо ждал. – Вы ведь и так ее уже знаете.

– Я могу только догадываться. На основании своих математических расчетов.

– Приходите, – решительно сказала Мария Игнатьевна. – Жду.

Пока Кулигин шел к ней, Кабанова допила кофе и попыталась дозвониться до сына. Тихон, судя по всему, еще спал. Телефон он не брал. Мария Игнатьевна догадывалась, что сын ушел в запой. Выйдя из-под контроля, принялся наверстывать упущенное. А она, его мать, ничего сделать не может: подписка есть подписка. Дело только-только раскручивается, остается сидеть и ждать.

Кабанова скрипнула зубами. Все летело в тартарары, весь ее привычный образ жизни. Мир, казалось, рухнул. Варя уехала к Кудряшу, Катерина якобы пошла на работу. Кабанова не очень-то в это верила. Она теперь вообще никому не верила. Пашка, верный пес – и тот предал! Мэрша голову подняла! Танька Пролетаева к следователю прибежала! Кругом одни враги! А Степан горе водкой заливает! На него положиться нельзя…

…Хлопнула входная дверь, и вскоре на лестнице раздались шаги.

– Туда ли я попал? – с удивлением спросил Кулигин, открыв дверь в кабинет. – Ворота настежь, никто не встречает. Где Глаша-то?

– Там же, где и все, – мрачно сказала Мария Игнатьевна. – Личные проблемы решает. Мои уже никого, кроме меня, не волнуют… Коньяку хотите? Или виски?

– Нет, спасибо, – Кулигин оглянулся: куда бы сесть.

– Где понравится, там и садитесь. В этом доме больше нет никаких правил.

Кулигин осторожно присел в обитое черной кожей кресло.

– Говорят, жара скоро уйдет, – Лев Гаврилович деликатно кашлянул. – Еще каких-то пара дней, и начнутся дожди.