Алексей Мальцев - Тайна речного тумана

Сперва Петр решил зайти к себе. Элла, казалось, спала, но, едва вошел бывший супруг, открыла глаза и огорошила фразой:

– Тебя Царегородцев искал. Ему что-то надо было тебе сказать. Он был очень странный… какой-то не в себе, словно… ему было плохо. Ждать не стал – убежал. Сказал, что сам тебя найдет.

У Петра появилось недоброе предчувствие: с чего бы вдруг такому здоровяку поплохело?

– Как давно это было?

– Не знаю, я задремала.

– Может, тебе это приснилось?

– Не говори ерунды. Таким бледным я видела его впервые.

Капитан слышал их разговор, стоя в коридоре:

– Надо срочно идти в каюту Царегородцева.

Проходя по палубе, Петр взглянул на кресло, на котором совсем недавно сидел Царь, и увидел что-то на подлокотнике. Подойдя ближе, рассмотрел крохотную записку, втиснутую между цветными планками кресла. Осмотревшись, осторожно вытащил, развернул на ладони.

Мелким почерком там было написано: «Меня отравил сука Михась». Ничего не понимая, Петр протянул написанное подошедшему капитану.

– Быстро в каюту Царя! – Фролов рванулся так, что капитан выронил записку, так и не успев ее прочитать – словно ветром из рук выдуло.

Матрос, стоявший возле каюты Царя, загородил ему дорогу:

– Нельзя, приказ капитана!

– Капитан сейчас будет! – рявкнул Петр, отталкивая матроса. Распахнув двери каюты, он застыл на пороге. Из туалета торчали туфли.

Царь лежал ничком наполовину в туалетной комнате, ногами – в каюте. Заглянув в туалет, Петр отшатнулся: изо рта убитого растеклась темно-коричневая лужа. Бледно-мраморное лицо напоминало маску, ее хотелось снять, как в старых фильмах про Фантомаса.

И снова, как это уже было, сердце обуял ватный липкий ужас. Одно дело, когда умирает чужой человек, а ты приезжаешь на вызов, и совсем другое – когда умирает тот, с кем ты недавно беседовал. И ты сейчас с ним один на один, только ты по эту сторону, а он – уже по ту.

Петр понимал, что щупать пульс на сонных артериях бессмысленно, но пальцы его автоматически делали то, что от него требовала инструкция врача «Скорой». Царь действительно был отравлен, причем грамотно – так, что ничего не почувствовал, а когда спохватился – желудок промывать было уже поздно, яд в крови делал свое черное дело. Перед смертью, видимо, он хотел встретиться с Петром, но не получилось, Фролов как раз был в это время в каюте капитана.

Осмотрев карманы трупа и не обнаружив там ничего интересного, Петр принялся за осмотр каюты. В ней ничего не напоминало о том, что всю ночь здесь пьянствовали два мужика: уборщица постаралась.

Войдя следом за Петром и увидев труп в луже крови, матрос закашлялся, побледнел и пошатнулся:

– Выходит, я покойника сторожил? Он лежал себе спокойненько здесь, а я… Ни хрена себе! Он был еще жив, когда… Жив, ей-богу… Жив… Я сам видел…

Петр едва успел подхватить парня. Кое-как уложив бледного матроса на диван, увидел в дверях капитана.

– Это то, о чем написано в предсмертной записке? Неужто все так скверно? – спросил тот, указывая на торчавшие из туалета ноги. – Его действительно отравили?

– Похоже на то, – подтвердил Петр, хлеща по щекам бледного матроса. Когда его взгляд стал адекватным, доктор задал парню вопрос: – Вспомни, когда ты заступил на пост у каюты?

– Примерно минут сорок назад, – неуверенно сообщил тот.

– Глеб… ну, убитый… был в каюте?

– Никак нет, каюта была закрыта, – словно обрадовавшись, что к нему вернулось сносное самочувствие, заговорил матрос. – Он потом уже пришел, сказал, покашливая, чтоб не беспокоили. Ну, я подумал, пьяный. Больше ничего не слышал.

– Когда он вернулся в каюту?

– Минут через десять, как я заступил.

Петр взглянул на капитана, почесал переносицу и уточнил:

– А кто-то до этого или после подходил к тебе, просил пропустить? Может, женщина… Не обязательно мужик.

– Нет, вроде никого… Точно, никого!

Он встал под душ, открыл кран с холодной водой. Сразу же перехватило дыхание, но вскоре по телу разлилось ни с чем не сравнимое блаженство. К контрастному душу он привык – именно так порой приходилось приводить себя в чувство, если рано утром дико хотелось спать, а следовало идти на смену.

Душ не только взбодрил – он вернул хладнокровие и рассудительность. В охлажденном мозгу всплыло очевидное несоответствие: в записке было написано про Михася, что он отравитель. Дескать, что-то наверняка подсыпал Царю ночью, когда они квасили в его каюте.

Но яд и сработал бы ночью – вряд ли уролог дожил бы до рассвета. А он умер в двенадцатом часу дня! Чтобы получить такое отсроченное действие яда, надо здорово соображать, иметь целую лабораторию для создания белка-носителя, чтобы яд освобождался медленно. Это фантастическая подготовка! И какой смысл готовить кому-то отсроченную смерть? Почему нельзя просто отравить, и все?

Когда Петр вышел из душа, Элла протянула ему махровое полотенце. Она тоже с трудом приходила в себя после трагической новости, выглядела чужой и подавленной.

– Вчера я с ним танцевала пару раз, – сообщила она бывшему супругу, когда тот, растеревшись полотенцем, облачился в спортивный костюм. – Пока ты курил на палубе.

– Интересно, – насторожился Петр. – Почему я не знаю об этом?

– Так, ничего не значащая болтовня, тебе не интересно.

– И все же, поделись. Может, заинтересует.

Элла уселась по-турецки на диван, уставилась в потолок, как бы размышляя, что можно говорить бывшему мужу, а что нельзя.

– Ну, что я ему вроде как понравилась. Он знает, что мы в разводе, но смотрим друг на друга как влюбленные… Поэтому он не станет вмешиваться.

– Это я слышал от него.

– Еще… Вроде у него кто-то умер. Отец как будто. Прошли похороны. Сейчас у него бзик, идея фикс – поставить красивый памятник. Чтобы лучше всех, чтобы отличался от других.

Элла продолжала говорить, а Петр нервно сцепил пальцы: похоже, развязывался еще один узелок, не суливший приближения к разгадке.

– И Царь смотрел в Интернете различные памятники? И кое-что скачивал себе на смартфон, так?

– Так. Откуда ты знаешь?

– Мне он говорил то же самое, – решил соврать Петр, прохаживаясь по каюте.

Выходит, памятник на могиле Ревзиной – всего лишь выбранный Царегородцевым вариант для могилы своего отца. Все возвращается на круги своя, на исходные позиции? Он снова в начальной точке?

Но почему убит Царь? Он – свидетель? Он что-то видел ночью и поплатился за это? Однако он не пошел докладывать, все на допросе отрицал, дескать, не видел ничего, квасили с Михасем всю ночь напролет.

Может, Невидимка предложил ему внушительную сумму денег за молчание? Нуждался ли Царь в деньгах? Возможно! Взять хотя бы памятник на могилу отцу. Это недешевое дело.