Саймон Бекетт - Множественные ушибы

Идти до озера осталось немного. От поверхности ослепительно ярко отражался солнечный свет. По берегам озеро поросло камышом, вода была такой неподвижной, что, казалось, в ней можно выкопать яму. По ее глади скользили утки, гуси и другие водоплавающие, оставляя за собой клинообразные борозды. Я вдохнул ароматный воздух и почувствовал, как плечи освобождаются от напряжения. Утром ко мне вернулось здравомыслие, и я не собирался купаться, но мысль, однако, была соблазнительной.

На нависающем над озером отвесном берегу стоял, раскинув над водой ветви, одинокий каштан. Я поднялся туда и посмотрел вниз. Место было достаточно глубоким, чтобы нырять с высоты. Но в воде в нескольких ярдах, подобно гигантской акуле, притаилась неясная тень. Подводная скала ждала, чтобы кто-нибудь неосторожный прыгнул вниз. «Этого следовало ожидать», — подумал я. Тут даже в озере скрываются ловушки.

Я опустился вниз и, привалившись спиной к стволу, смотрел на воду. Дорога сюда была утомительной, но я радовался, что не пожалел сил. Другой возможности не представится, а ноге как будто не повредило. Наложенный Матильдой бинт успел запачкаться, однако кровавых пятен не проступило, и боль тревожила не сильно — скорее походила на жжение. Из-за своего беспокойства о ране я потерял день, но ничто не помешает мне уехать завтра. А что потом?

Я не знал.

Если и была положительная сторона в моем приключении с капканом, она заключалась в том, что мой мозг отвлекся от всего остального и я думал только о ноге. Здесь мне было не до тревог о прошлом и будущем. Но это должно скоро закончиться. Я возвращался к тому, с чего начал: скрываться в чужой стране без плана, что делать дальше.

Руки дрожали, когда я полез за сигаретами, но закурить не успел — из леса выскочил спрингер-спаниель. Утки на краю озера бросились врассыпную, когда он погнался за ними. Я напрягся, ожидая, что вслед за собакой появится Арно, но вместо него увидел Греттен с ребенком. Спаниель заметил меня первым и подбежал под дерево, махая хвостом.

— Хорошая псина!

Обрадовавшись развлечению, я гладил собаку, стараясь держать ее подальше от больной ноги, на которую она норовила наступить. Греттен увидела меня и остановилась. Она была в светло-голубом платье без рукавов, подчеркивающим цвет ее волос. Поношенное, выцветшее платьишко, на голых ногах — только шлепанцы. Но и в этом наряде в любом городе на нее бы оборачивались. Греттен несла ребенка на бедре, и от этого Мишель казался ее недоразвитым сиамским близнецом. На другой руке висела самодельная сумка, а проще — связанный углами кусок выгоревшей красной материи.

— Извините, если напугал, — произнес я.

Греттен обернулась на дорожку, словно прикидывая, не вернуться ли ей назад. Затем на ее щеках появились ямочки — она улыбнулась.

— Не напугали. — Лицо у нее раскраснелось, оттого что она тащила на себе ребенка. Теперь, пристроив его поудобнее, Греттен потрясла красной сумкой и объяснила: — Мы пришли покормить уток.

— Я думал, этим занимаются только в городах.

— Мишелю нравится, и, если утки знают, что здесь их кормят, они никуда не улетают, и иногда мы можем взять одну из них.

«Взять» было, разумеется, синонимом «убить». Так Греттен щадила мои чувства. Она развязала узелок, вывалила хлеб, и птицы сразу заволновались, бешено захлопав крыльями по воде. К пронзительным крикам уток присоединился собачий лай — спаниель бегал и прыгал на берегу.

— Лулу, ко мне, девочка!

Она бросила собаке камень, и та помчалась за ним. А Греттен поднялась ко мне и села рядом, усадив ребенка рядом с собой. Мишель нашел веточку и принялся с ней играть.

Я посмотрел на дорожку, ожидая, что на ней появится Арно с ружьем. Но там было пусто, и я вдруг почувствовал беспокойство: то ли от мысли о старом фермере, то ли потому, что Греттен наклонилась так близко от меня. Она не спешила возвращаться домой. Кругом царила тишина, только грызла камень собака и Мишель пускал изо рта пузыри. Кроме уток и гусей, мы были единственными живыми существами на озере.

Театрально вздохнув, Греттен оттянула ткань платья на груди и принялась обмахиваться.

— Жарко! — Она косилась на меня, желая убедиться, что я на нее смотрю. — Я так надеялась, что на озере прохладнее.

Я не отрывал взгляда от воды.

— Вы здесь купаетесь?

Греттен оставила импровизированный веер.

— Нет. Папа говорит, что тут небезопасно. И вообще я не умею плавать. — Она принялась срывать маленькие желтые цветы и сплетать их в косичку.

Молчание ее не смущало, чего я не мог сказать о себе. Внезапно тишину нарушил тот же крик, что я слышал прошлой ночью. Он донесся из леса за нашими спинами — не такой страшный при свете дня, но полный м у ки.

— Что это? — спросил я, всматриваясь сквозь деревья.

Ни Греттен, ни Мишель не испугались. Собака лишь насторожила уши и продолжила заниматься с камнем.

— Поросюки.

— Кто?

— Поросюки, — повторила Греттен, словно растолковывая тупице очевидную вещь. — Дети диких кабанов и домашних свиней. Отец их разводит. Но от них очень плохо пахнет, и он держит их в лесу. Вечно просят еды.

Я обрадовался, что все так просто объяснилось.

— Значит, там свиноферма?

— Нет. — Греттен осуждающе покачала головой. — Поросюки — папино хобби. И там не ферма, а шато. Мы владеем озером и лесом вокруг — почти сто гектаров каштанов, с которых каждую осень собираем урожай. — Ее голос зазвенел от гордости, и я догадался, что урожай немаленький.

— Я видел, вы также делаете собственное вино?

— Делали. Папа хотел назвать его «Шато Арно». Он купил хорошую лозу, распахал свекольное поле, но виноград для нашей почвы оказался недостаточно стойким. Чем-то заболел, и нам удалось сделать вино только с одного урожая. Получились сотни бутылок, и папа говорит, что сможет его продать, когда оно созреет.

Я вспомнил отдающие кислятиной бутылки в амбаре — их-то уж точно в ближайшее время никому не предложишь. Греттен сорвала еще цветок, вплела в косичку и посмотрела на меня поверх нее.

— Вы о себе почти ничего не рассказываете.

— Нечего особенно рассказывать.

— Не верю. Просто хотите казаться таинственным. — Она улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. — Ну же, откройтесь. Откуда вы?

— Из Англии.

Греттен шутливо стукнула меня по руке. И получилось довольно больно.

— Откуда именно?

— Жил в Лондоне.

— Чем занимались? Должна же у вас быть какая-то работа.

— Ничем постоянным. — Я пожал плечами. — Бары, стройки. Немного преподавал английский язык.

Гром не грянул, земля не разверзлась. Греттен сорвала еще цветок и собиралась о чем-то спросить, но в это время собака принесла камень и бросила мне на колени.