Саймон Бекетт - Множественные ушибы

— Позволь ему остаться еще на несколько дней, — умоляла Матильда. — Чтобы он достаточно окреп.

Отец долго не отвечал, затем ожег меня взглядом и презрительно фыркнул.

— Поступай, как знаешь. Только убери его с моих глаз долой. — И он направился к лестнице.

— Оставь лампу, — попросила Матильда.

Отец колебался, видимо, размышлял, не оставить ли нас без света. Затем поставил лампу на пол и молча стал спускаться вниз.

Матильда схватила ее и наклонилась надо мной.

— Можете встать?

Я не ответил. Она повторила вопрос по-английски. Я попытался встать. Матильда сняла с меня рюкзак.

— Обопритесь об меня.

Я не хотел, но выбора не оставалось. Под тонким хлопком ощутил ее сильное, теплое плечо. Она обхватила меня за пояс. Ее голова доходила мне до подбородка. Когда мы достигли подножия лестницы, из тени вышла Греттен. Теперь заплаканное, покрасневшее личико ребенка казалось любопытным, а не жалобным.

— Я тебе велела остаться в доме с Мишелем. — В тоне Матильды прозвучали недовольные нотки.

— Я только хотела помочь.

— Справлюсь. Отнеси его в дом.

— Почему я должна постоянно присматривать за ним? Это твой ребенок.

— Пожалуйста, делай, что тебе говорят.

Греттен, нахмурившись, прошла мимо нас, и ее шлепанцы застучали по ступеням. Матильда вздохнула.

— Давай, — устало промолвила она.

Матильда приняла на себя почти весь мой вес, пока мы поднимались по лестнице и тащились через чердак к моей постели. На это ушла целая вечность. Я рухнул на матрас и даже не заметил, что Матильда отлучилась. Через минуту она вернулась с моим рюкзаком и лампой и поставила их рядом со мной.

— Ваш отец не догадывался, что я здесь? — спросил я. — Вы ему не сообщили?

Матильда находилась за кругом света. Я не видел ее лица и не знал, смотрит она на меня или нет.

— Завтра поговорим, — ответила она и оставила меня одного на чердаке.

Лондон

Рюкзак колотил по спине, когда я бежал к съезду с шоссе, где остановилась и поджидала меня машина с постукивающим мотором. Это был желтый «Фольксваген-жук», помятый и изъеденный ржавчиной, но в тот момент показавшийся мне самым прекрасным на свете автомобилем. Темнело. Я окоченел от холода — два часа стоял у автострады и проклинал проносившиеся мимо меня машины.

А теперь удивился, открыв пассажирскую дверцу и увидев за рулем девушку.

— Куда направляетесь? — спросила она.

— В Лондон, — ответил я, — но буду благодарен, если подбросите до ближайшей бензоколонки. — Мне хотелось убраться с продувающего насквозь ветра.

— Я еду в Эллз-Корт. Устроит?

— Спасибо. Прекрасно.

Там я смогу сесть на метро. Я остановился в Килбурне, сняв свободную комнату в квартире, чей хозяин отлучился на месяц. Что делать дальше, я не представлял.

Но это были заботы завтрашнего дня. А пока я осторожно, чтобы не задеть лежащую на заднем сиденье большую папку для рисунков, поставил туда же рюкзак, а сам сел на переднее сиденье. Было приоткрыто окно, но чтобы салон не остужался, печка работала на полную мощь.

— Приходится опускать стекло, — объяснила девушка. — Где-то пробивает глушитель. Собиралась отдать в починку, но… — Она пожала плечами, что должно было означать: «Ну что тут поделаешь?» и «Никак не получается».

— Я Шон. — Пришлось повысить голос, разговору мешали гул за открытым окном и гудение печки.

Девушка улыбнулась.

— Хлоя.

На год или два моложе меня. Стройная, с соломенными, коротко подстриженными волосами и темно-синими глазами. Хорошенькая.

— Вы согрелись? — спросила она. — Если долго гонять печку на полную мощность, она перегревается.

Я заверил ее, что мне хорошо. Хлоя протянула руку к приборной панели и отрегулировала температуру. У нее была тонкая рука с длинными пальцами. На запястье тонкий серебряный браслет.

— Удивительно, что вы остановились. Не часто девушки подбирают голосующих. Только не подумайте, что я возражаю, — поспешно добавил я.

— Надо, чтобы и вам повезло. К тому же вы на вид вполне безобидны.

— Спасибо, — рассмеялся я.

Хлоя улыбнулась.

— Зачем вам в Лондон?

— Хочу найти работу.

— Следовательно, переезжаете насовсем?

— Если удастся найти работу, то да. Хотя от слова «насовсем» мне делается не по себе.

— Какого рода работу?

— Любую. В баре, физическую, лишь бы платили.

— У вас есть образование?

— Получил некоторое время назад. Но захотелось попутешествовать и я взял тайм-аут. — «Некоторое время назад» прозвучало нарочито неопределенно. И мне стало неловко за то, что слова сорвались с языка. Большинство моих однокашников уже делали себе карьеры, а я метался с места на место без определенной цели.

— Повезло, — произнесла Хлоя. — Я сама полгода с рюкзаком бродила по Таиланду. Как же было здорово. А вы куда мотались?

— Только во Францию.

— О!

— И собираюсь туда вернуться. Вот только скоплю достаточно денег.

Чего никак не получится в ближайшее время. Даже при том, что я бросил курить, случайные заработки не приносили хороших средств. Хлоя кивала, но почти не слушала меня. Я схватился за сиденье, когда она резко перестроилась в другой ряд, чтобы обогнать грузовик, и при этом выскочила перед носом несущегося «Ягуара». Тому пришлось экстренно тормозить. Сев нам на «хвост», «Ягуар» сердито моргал фарами. Мотор «Фольксвагена» пронзительно звенел, силясь набрать необходимую мощь, но не мог вынести машину вперед грузовика.

— Ну, давай же, зараза, — бормотала Хлоя, бросая через мою голову взгляд на водителя грузовика.

Я с тревогой наблюдал, как она вдавливала ногу в пол, пока обгон не удался и мы не метнулись в свой ряд. Теперь нам на задний бампер навалился грузовик; он ревел клаксоном, приближаясь к «Фольксвагену» с ненормальной девицей. Я отпустил сиденье, чувствуя, что у меня от напряжения заболели кисти.

— И что же вы изучали? — Хлоя как ни в чем не бывало продолжила разговор.

— Кино.

— Теорию или производство?

— Теорию.

— Теперь ясно, — улыбнулась она. — Вот почему вы ездили во Францию. Только не говорите, что ваш герой Трюффо. Или Годар.

— Нет. — Я почувствовал себя уязвленным. — Понимаете…

— Я так и знала.

Я невольно улыбнулся, обрадовавшись, что с кем-то можно поспорить.

— Вам не нравится французский кинематограф?

— Не то чтобы не нравится… Просто я считаю, что их «Новую волну» переоценили. Скука. А возьмите американцев. «Таксист» Скорсезе. — Хлоя повернула руку ладонью вверх, намекая, что другие доказательства не требуются. — Ему не нужна черно-белая пленка, чтобы реализовать свои идеи.

— А как насчет «Бешеного быка»?

— Это особый прием: намек на черно-белую хронику боксерских поединков сороковых и пятидесятых годов. К тому же кровь во время боя выглядит эффектнее в черно-белом кадре. Что такого сделал Трюффо, чтобы с этим сравниться?