Макс Коллинз - Агата и тьма

— Шелковый шарф я предоставлю забрать вам, инспектор.

— Ладно.

— Обязательно сфотографируйте узел, прежде чем его развяжут.

— Конечно.

Спилсбери, успевший убрать перчатки в свой саквояж фокусника, выпрямился и сунул руки в карманы, как всегда делал, закончив осмотр.

— Задушили, конечно, — сказал он. — Но вы и сами поняли.

— Предпочитаю услышать это от вас, доктор.

— Судя по следам на шее… — Спилсбери вынул левую руку из кармана и поднял ее в движении, демонстрируя сказанное, — …полагаю, что напавший был мужчиной-левшой.

— Вы исключаете в качестве нападавшей женщину?

— Это маловероятно. Действовал сильный человек, скорее всего мужчина. С другой стороны, несмотря на беспорядок в одежде, я не вижу следов изнасилования или сексуальных домогательств. Но это, конечно, покажет вскрытие.

— Конечно.

Спилсбери кивком указал на тело.

— Обратите внимание на синяки на груди… Посмотрите ближе.

Гриноу послушался — и поморщился.

— Господи…

— По-видимому, он встал коленями на грудь, не давая двигаться, пока душил.

Полицейский покачал головой:

— Какие же на свете есть мерзавцы, доктор.

— Безусловно… Вы думаете о том же, о чем думаю я?

Спилсбери тоже побывал на месте убийства в Хэмпстеде.

— Можно ли нам предположить такое? — спросил Гриноу.

— Та, другая женщина, Мэйпл Черч, — откликнулся Спилсбери (его собеседник нисколько не удивился тому, что он вспомнил имя), — тоже была задушена и ограблена. Но в том случае имел место половой акт.

— Но не изнасилование.

Спилсбери кивнул:

— По крайней мере, никаких признаков изнасилования не было. Однако половые сношения имели место — возможно, с согласия молодой особы.

«Возможно» было преуменьшением, даже для Спилсбери. Мэйпл Черч занималась проституцией в Сохо. За несколько часов до смерти она разговаривала с возможными дундуками (так лондонские дамы называли своих клиентов) неподалеку от места, где вскоре обнаружили ее тело. Несколько военнослужащих оказались поблизости, среди них были американские солдаты.

— Не думаю, чтобы подозреваемые сами к нам явились, — заметил Спилсбери, балансируя на грани такта и сарказма.

— Да, сэр, в том деле мы не продвинулись. При таком количестве военных в городе это иногда трудно, а то и невозможно… Но если бы у нас был парнишка, который охотится за шлюшками, то эта женщина… — Он кивком указал на жертву со строгими чертами лица, — …вряд ли к ним относится. Она достаточно интересна, но старовата для такого дела.

— Это была респектабельная женщина, — отозвался Спилсбери, соглашаясь с этим доводом довольно небрежно, — ее одежда об этом свидетельствует… Но при затемнении женщина, идущая по улице… и, как вы верно сказали, интересная…

— Он вполне мог принять ее за проститутку.

Спилсбери отрывисто кивнул:

— Но два убийства — еще не Потрошитель.

— Да. Это могут быть отдельные эпизоды. Грабитель отвлекся…

— Я бы сказал, увлекся, — сказал патологоанатом, снова изображая удушение. — Не хотелось бы думать, что вместо тумана Уайтчепела у нас выступает затемнение.

Гриноу невесело хохотнул:

— Я именно там начинал, знаете ли.

Спилсбери пристально посмотрел на инспектора, словно только заметил его присутствие:

— Как это, инспектор?

— Кинг-Дэвид-лейн, Шэдвелл, Уайтчепел. Там я начинал службу в двадцатых. Где Потрошитель потрошил.

— Хочется надеяться, мы не получим еще одного.

— Я с вами солидарен. А если да… хочется надеяться, что он не американец.

У Спилсбери расширились зрачки и раздулись ноздри.

— Ох… только этого нам сейчас и не хватало.

С начала года приток американских солдат стал весьма значителен — и между приезжими и местными возникла напряженность. В последнее время появилась фраза: «Американцы слишком богатые, слишком сексуально озабоченные, и их слишком много». По слухам, Министерство внутренних дел готовило кампанию, дабы убедить британских граждан не видеть в американцах разбалованных заносчивых чудовищ, постоянно жующих жвачку.

Гриноу очень сомневался в том, что американский Джек-Потрошитель пойдет такой кампании на пользу.

Спилсбери собрал свой саквояж (прикасаться к нему не дозволялось никому, и доктор награждал пугающе недобрым взглядом любого, кто смел коснуться на месте преступления даже его собственного рукава) и отбыл: «Армстронг-Сиддли» растворился в утреннем снегопаде.

Гриноу вскоре очутился на улице. Краснощекий полисмен из следственной команды (хоть они и могли считаться элитой, но не получали надбавки в пять шиллингов за износ одежды) бежал к нему, держа дамскую сумочку.

— Шеф! — позвал его коп. — Гляньте-ка!

— Она тебе очень идет, Альберт.

Немного растолстевший Альберт запыхался: дыхание его в прохладном воздухе собиралось облачками пара.

— Вы перестанете надо мной шутить, когда услышите, что это такое, шеф.

— Это сумочка нашей жертвы.

— Прям в чертову точку, шеф. Нашел на мусорном баке в переулке, вон там, ага. Кажется, мы знаем, кто такая наша неудачливая постоялица из убежища.

— Ее фамилия Гамильтон.

Коп выпучил глаза:

— Да вы просто кудесник, шеф. Эвелин Гамильтон. Тут не было бумажника, но в кармашке — квитанция об оплате пансиона.

— Так что мы получили адрес, где надо навести справки.

— Получили.

Квитанция привела Гриноу на Оксфорд-стрит: мало какие улицы Лондона подверглись таким разрушениям, как эта: масса новых и старинных зданий превратились в щебень. Инспектор самой большой потерей считал знаменитую кондитерскую Басзарда: она сотню лет была достопримечательностью Оксфорд-стрит, пока упавшая в два часа ночи бомба не разрушила ее фасад, снеся заодно и Пам-Корт, где еще недавно подавали великолепный чай. Скользя в своем «Остине» мимо, он предавался сладким воспоминаниям о сластях…

Четырехэтажный пансион по иронии судьбы оказался довольно ветхим строением, пережившим своих гораздо более впечатлявших соседей, а его владелица — худая остролицая ведьма в выцветшем халате, — встав в дверях и опираясь на метлу, завалила следователя фактами. Глазки у нее были крошечные: Гриноу пришло в голову сравнение с просевшими в снегу лунками.

— На улицах порядочной женщине опасно, — сказала она голосом, напоминавшим сирену, предупреждающую о начале бомбежки. — На этих темных улицах грабители шастают, вот что я вам скажу, и что с этим делает полиция? Это же те янки, точно.

— Значит, мисс Гамильтон была порядочной женщиной?

— Соль земли. Она до прошлой недели заведовала аптекой. Написала заявление об уходе. Боитесь арестовать этих паршивых америкашек? Слишком большая волна подымется, так?

— А вы знаете, почему мисс Гамильтон решила уйти из аптеки?