AlmaZa - Три цвета надежды [СИ]

— Юнги, ты мне тоже очень нравишься, — девушка сама взяла его руку, которой он спешно сжал её ладонь. — Но это жутко неожиданно. Мне нужно подумать. Я столько лет знаю тебя, как старшего брата, и перестроиться нелегко.

— Ты не видишь во мне мужчину? — Шуга повел бровью и подсел теснее, сдвинув пятую точку впритык к Джинни.

— Нет, вижу, но… — затянула она, формулируя своё «но» дальше.

— Но не полностью? — пошутил Сахарный, засмеявшись, и заставив сестру товарища захихикать, слегка покраснев. — Я не настаиваю смотреть меня всего от и до, — «Хотя ты пропускаешь интересное» — пронеслось самодовольное эхо в Юнги. — Мы можем долго встречаться, ограничиваясь малым, — Джинни не успела ничего возразить, когда он наклонился к её губам и, форсируя события, положив ладонь на её лицо, привлек его ближе к себе, втянув уста храбрым поцелуем, подкрепляющим слова и планы парня. Слегка прижав девушку к лавочке, он затянулся в этом поцелуе, погрузился в него, распробовав губы Джинни и не собираясь их отпускать быстро. Чем дальше шли минуты, тем сильнее он уходил в это ощущение, едва сдерживая язык, останавливаясь пока лишь на слиянии губ, которыми хотелось завоевать и овладевать, что практически получалось. Возбуждение стало накатывать с неимоверной силой и тогда, понимая, что Джинни не упирается и не отбивается, со сладостью отвечая и перенимая умение у молодого человека, он всё же оторвался, опустив руку ей на плечо и сжав его осторожно в пальцах. Несколько десятков секунд они смотрели друг другу в глаза.

— А… ты любопытно целуешься, — вдруг сказала Джинни. Юнги ошеломленно прищурился.

— Любопытно? Это хорошо или плохо? — «Ей что, есть с чем сравнивать?» — ревниво пробежала мыслишка.

— Ну… я думала, что парни всегда с языком целуются, — девушка покраснела, приложив свободную от букета руку к зардевшимся щекам поочередно. «Всегда» в её рассудке было Хосоком, который с первого же раза был принят за эталон. Но если попросить её воспроизвести для себя в подробностях его маневры и уловки в поцелуе, она бы не смогла, слишком уж всё было жарко, невероятно, нахрапом. — А ты без. И это всё равно было клёво.

— Я не могу зайти глубже, то есть, дальше, — сразу же исправился Шуга, желая шлепнуть себя за оговорку. — До разрешения Рэпмона. Я хотел попросить у него…

— Не надо! — замотала головой Джинни. «Брат всё выложит всем приятелям! И Хосоку». — Пока мы ничего не решили, пока нечего у него просить, спрашивать… и вообще, даже если надумаем встречаться, это наше дело ведь, так? Если увидит, что мы вместе, тогда и признаемся, а так — разве должны мы отчитываться? — Шуга, который, в общем-то, привык не то чтобы отчитываться, а держать друзей в курсе абсолютно всего, замялся, но согласно кивнул. И правда, это же его частная жизнь. Зачем сообщать специально? К слову — другое дело. — Я приду в себя и подумаю обо всем этом, — Джинни встала. — Спасибо за цветы ещё раз. Проводишь меня до дома? Мне надо ещё поучиться, так что не могу засиживаться, — Юнги с готовностью поднялся и, держа за руку свою подругу, повел её в сторону метро. Конечно, она может решить всё не в его пользу, испугается, не захочет… но он сегодняшний вечер уже не забудет! Он признался и не был послан, он получил взаимный поцелуй и, когда двое были уже у подъезда, получил очередной, в котором, не дожидаясь позволения Рэпмона, зашёл глубже, доказывая, что ничуть не хуже других парней. Прижав к себе Джинни, он не хотел отпускать её от себя больше никогда, но была пора прощаться, и, меряя шагами асфальт тротуара, Юнги побрел в одинокую кровать, ожидать лучшего, занимая ожидание мечтами о, возможно, несбыточном.

Не успев отправить в рот первую ложку, Юна посмотрела на дверь, приоткрывшуюся под плавным давлением плеча Джина. Молодой мужчина переступил порог, держа свою тарелку, и остановился.

— Могу составить компанию? Мне кажется, что есть в одиночестве достаточно скучно.

— «Достаточно» — это середина. Если достаточно скучно, значит, достаточно и весело, — холодно окатила его взглядом Дами. Не сдавшись и не стушевав перед этой мегерой, как её незаслуженно иногда обзывал Хосок, потому что для мегеры его нареченная не выражала и половины эмоций, не повышала голоса и уж тем более не кричала, Джин прошёл и уселся на стул с той стороны кровати, на которой сидела она, устроив еду на тумбочке.

— Я погляжу, ты любительница насыщенной жизни, в которой присутствует ну совершенно всё: тоска, грусть, уединение, равнодушие и меланхолия.

— А вы доктор-остряк, лечащий кариес неинтересными подколами? — бесстрастно парировала она.

— Моя профессия не даёт тебе покоя?

— Мне всё равно, кем вы работаете, — Юна сосредоточилась на еде, стараясь не смотреть на мужчину.

— Тогда не будем о ней говорить, дай отдохнуть от этих тем на выходных.

— Я с вами вообще могу не говорить. — Равномерное употребление приготовленного им ужина замирало на одну фразу и тут же продолжалось. Джин так роботоподобно есть не умел, и почему-то сомневался, что Юна ест так всегда. Это чистой воды показушничество. Выйди он вон, и будь это что-то из её любимых вкусностей, она подберет ноги под себя, заберется на постель, склонится над тарелкой и будет кушать, как обычная девочка, а не как запрограммированная леди.

— Если я перестану говорить, то буду очень непредсказуемо поступать. Потому что мыслить я не перестану, а вот озвучивание мыслей в качестве предупреждений производиться прекратит, — Юна положила ложку и, флегматично взмахнув ресницами, развернулась к Джину.

— Непредсказуемо? Вы серьёзно думаете, что в наше время можно быть непредсказуемым? Ну, хорошо, допустим, но это со мной не пройдёт. Что оригинального вы можете сделать? Станцевать танец муфлона-растамана? Встать и выйти, хлопнув дверью? Накинуться на меня и попытаться покорить африканской страстью? — перекинув ногу через ногу в своей обтягивающей юбке, Юна посмотрела в глаза Джину. — Ну, давай, мачо, яви подтекст своих глупых намеков, — опешивший, и немало, Джин, некоторое время так и просидел минут пять, не касаясь ужина. — Что, я оказалась более неожиданной? — Джин пошевелился, стараясь собраться и ответить чем-то достойным, но с такой двойственной и продуманной натурой он ещё никогда не сталкивался. Всё, что он слышал о Джи-Драгоне, будто предстало в женском облике: цинизм, хитрость, умение запутывать и скрываться за маской. Выронив вилку, он наклонился за ней и, слегка разлив подливку с тарелки, чертыхнулся и принялся приводить в порядок устроенный бардак. Отставил тарелку, поднял вилку, достал из кармана платок, звякнув в нем ключами, и стал затирать пятно на черных брюках. — М-да, — изрекла Юна. — С такой неловкостью, я не знаю, как вам доверяют свои зубы…