Борис Мегрели - Затянутый узел

Квартира Якушева была пустой. В ней не осталось ни одной вещи, которые мы видели утром, не считая мебели. На выгоревших обоях темнели прямоугольные следы от литографий. Видимо, их приняли за картины.

— Прочувствовал, что такое «обчистить квартиру»? — сказал Бестемьянов.

Закончив с формальностями, мы изъяли из тайника документы. Они принадлежали хозяевам квартир, в которых Якушев с приятелями совершил кражи.

— Ты уверен, что это дружки Якушева? — спросил я Бестемьянова в машине.

— На сто процентов. Ты, Сергей, моей клиентуры не знаешь. О времена, о нравы! Они воруют и друг у друга. «Кинуть» дружка им ничего не стоит, обычное дело.

— Здесь, по-моему, иное. Они, мне кажется, узнали об аресте Якушева.

— Конечно! Пришли, увидели, что квартира опечатана. У кого-то был ключ. Может быть, даже у Козявки…

На улицу Чехова, где расположен Театр имени Ленинского комсомола, мы приехали за пятнадцать минут до окончания спектакля. Вчетвером мы сидели в одной машине на противоположной от театра стороне улицы, наискосок от него. Во второй «Волге», занявшей место рядом с булочной, в десяти метрах от театра, находился только водитель Горелов. Мы предполагали, что Рудик поедет с любовницей домой на Новослободскую и, следовательно, ему понадобится машина.

Спектакль закончился. Из театра повалил народ.

— Вот они! — сказал Бестемьянов.

Рудик под руку вел девушку в короткой меховой шубке по скользкому тротуару. Неожиданно для нас они стали переходить улицу.

— О, черт! Придется Мише разворачиваться, — сказал Бестемьянов.

— А если они идут в ресторан ВТО?

В двух шагах от улицы Чехова находился не только ресторан ВТО, но и «Минск», «Баку».

Девушка что-то сказала Рудику, и, к нашей радости, они вернулись назад.

— Может, здесь будем брать? — сказал Бестемьянов.

— Нет, — сказал я.

Толпа у театра растекалась по улице. Устраивать спектакль не хотелось. Для зрителей достаточно было одного, настоящего. Да и куда лучше, когда люди делятся со своими близкими впечатлениями о премьере, чем об аресте.

— Голосуй же, сукин ты сын! — Бестемьянов ерзал от нетерпения.

Словно по команде, Рудик поднял руку, завидев первую же машину, повернувшую у светофора на улицу Чехова.

— Горелов, пошел! Он голосует. Стоит у обочины. Девушка в короткой рыжей шубе держит его под руку. Выключи рацию. — Бестемьянов выпалил все это, казалось, в одну секунду.

Горелов опередил машину, повернувшую на улицу Чехова, и остановился рядом с Рудиком…

Мы нагнали их на перекрестке с Садовым кольцом, обошли и на Новослободской свернули в переулок к дому Рудика. Когда Горелов привез его с девицей, мы уже стояли наготове в подъезде.

— Как спектакль, Рудик? — сказал Бестемьянов, направив на него дуло пистолета.

Девица вскрикнула. Но Рудик не потерял самообладания.

— По-моему, спектакль только начинается. — Он резко вскинул ногу, чтобы выбить пистолет из руки Бестемьянова, но промахнулся. Бестемьянов был начеку.

— Не дури, Рудик.

Рудик принял позу каратиста.

— Не возьмете! У меня черный пояс.

— Не дури, тебе говорят, — спокойно сказал Бестемьянов. — Посмотри на нас. Мы тебе переломаем кости. Давай по-мирному. Тебе же лучше.

— Рудик, не надо, умоляю! — запричитала девица.

Но Рудик, казалось, лишился рассудка. Он кинулся на Бестемьянова. Сукин сын, он знал, что мы стрелять не станем. Бестемьянов сделал «нырок» и плечом бросил Рудика на меня. Я навалился всем телом на Рудика, прижав его к стене.

— Наручники!

— Везите меня на Петровку! — рявкнул Рудик, когда на нем защелкнули наручники. — Везите! Я на вас жаловаться буду.

— Сначала поднимемся в ваше гнездышко.

— Вам там делать нечего!

А делать там нам было что, хотя бы по одной причине — мы увидели пропавшие из квартиры Якушева вещи.

Утром следующего дня передо мной лежала справка об Аспирине, Николаеве К. А., — родился в 1946 году в г. Бронницы Московской области, там же прописан по улице Лермонтова, был призван в армию, служил на флоте, возвратившись домой, перебивался случайными заработками, трижды привлекался к уголовной ответственности. Начинал он, конечно, с квартирной кражи, а потом перешел к разбою.

Я заглянул в справочник. Бронницы были расположены в 56-ти километрах от Москвы по Казанской железной дороге. Если ехать по ней, то сначала на 21-м километре будет станция Люберцы, а затем, на 29-м километре, Малаховка. Эта дорога связала не только родные места Аспирина, Картуза и Фалина, но и, похоже, их судьбы.

Больше всего в справке меня заинтересовало то, что Аспирин служил на флоте. Но на флоте служил и Якушев. Кто из них завязал морские узлы на веревке, на которой повесили Игнатова? Ответ мы могли получить только после следственного эксперимента. Ведь каждый морской узел, как почерк, имеет свои отличительные особенности.

Позвонил Самарин и коротко сказал: «Зайди». Прихватив справку, я отправился к нему. Это благодаря его феноменальной памяти мы сумели навести справки об Аспирине. Еще вчера мы ничего не знали об Аспирине, кроме клички. Описывая его, я предположил, что он когда-то служил или хотел служить на флоте и сохранил привязанность к морю. На мысль о море навела татуировка на руке Аспирина — якорь, о котором сказал Якушев. Вот тут Самарин вспомнил Аспирина по делу о нападении на инкассаторов в 1973 году. Аспирина брал один из старейших муровцев Викентий Алексеевич Ладызин, теперь пенсионер. Самарин позвонил ему.

Генерал не думал разговаривать со мной об Аспирине. На его столе лежали цветные фотографии и надрезанный сбоку конверт.

— Полюбуйся, — сказал он, передавая мне собранные в стопку фотографии.

У меня перехватило дыхание. На верхней фотографии был изображен я в обнимку с красивой полуобнаженной женщиной, в неге закрывшей глаза. Это была женщина, с которой я танцевал в ресторане. Я не думал, что она так красива… Я быстро просмотрел остальные фотографии — та же женщина и я. Танец с ней, похоже, выйдет мне боком, подумал я. Попробуй разберись, кто к кому прижимается щекой к щеке, кто кого обнимает. Разумеется, я. Не может же это делать женщина, да еще прилюдно. Позы были разные. Значит, нас снимали не только в конце танца. Ничто не исчезает бесследно. Случайный танец со случайной женщиной, о которой я сразу забыл, возник как предвестник бури. Я ничего не знал об этой женщине, но раз в МУР прислали фотографии, можно было догадаться, кто она.

Самарин хмуро протянул листок.

— Сопроводительное письмо.

Письмо было без подписи.

«Товарищ генерал! Мы высоко ценим Вашу работу по борьбе с преступностью. Эту работу должны выполнять люди с горячим сердцем, но с чистыми руками. На прилагаемых фотографиях — Ваш инспектор. У него горячее сердце, только руки грязные. Этими руками он обнимает женщину легкого поведения, известную в определенных кругах из-за связей с иностранцами под кличкой Доллара. Пьянство и разврат несовместимы с моралью чекиста. Снимки сделаны в самом дорогом московском ресторане «Континенталь» 11 января нынешнего года».