Борис Мегрели - Затянутый узел

— Правильно сделал.

Я попытался развеселить его, сказав, что Ильин пришел не с пустыми руками, а с пакетом сухарей, но Якушев лишь слабо улыбнулся.

— У меня создалось впечатление, что он к вам привязан, — сказал я. Никакой реакции. — Поговорим об Игнатове.

Я думал, он встрепенется. Он же равнодушно отмолчался.

— Где вы с ним познакомились?

— Я не знаком с ним.

Выходило, что не так уж ему все было безразлично, раз говорил неправду.

— Игнатов Олег Григорьевич, — сказал я. — В его записной книжке есть ваша фамилия, имя и телефон.

— Я не знаком с ним, — ответил Якушев, покраснев.

— Второго января его убили в собственной квартире, убив, повесили.

— Я не знаком с ним.

Я показал Якушеву фотографии висящего в петле Игнатова. Он отвернулся.

— Поэтому меня заставили вязать узлы?

— Поэтому, Якушев, поэтому. И давайте договоримся не тратить время на ложь. Лгать, я вижу, вы научились, но не очень. Краснеете. Сохраните, Якушев, это редкое человеческое качество. Оно вам еще пригодится в жизни.

— К смерти Олега Григорьевича я не имею отношения.

— Я и не утверждаю, что вы убили его. Где вы познакомились?

— В Емецком районе Архангельской области, когда я был в стройотряде. Мы строили в одном колхозе свинарники. Дело плохо шло. Не хватало материалов. Как-то приехал Олег Григорьевич, поговорил с нами… Переманил нас на лесозаготовки, посулив хорошие заработки.

— Почему вам пришла в голову мысль навести Фалина на него?

— Да это чистая случайность. Я только высказал предположение, что Игнатов напал на золотую жилу. Я даже фамилии его не называл. Фалин вцепился в меня, стал расспрашивать о лесозаготовках, а потом велел показать ему издали Игнатова.

— Дальше.

— Прошло недели две. Фалин сказал, чтобы я не вздумал залезать в квартиру Игнатова. У меня в мыслях этого не было, но я спросил: «Почему?» Он вышел из себя, как водится, стал орать. Неспроста, конечно. Я решил выяснить, в чем дело. Я знал места, где бывает Фалин. Мы с Козявкой, с Ильиным то есть, выследили его и Игнатова в кафе «Националь». Они сидели как два друга. Фалин, конечно, что-то замышлял. Но ничего не происходило. Я стал изредка звонить Игнатову, будто просто так — как поживаете, как здоровье? Поживал он нормально. Тогда я решил, что Фалин хочет примазаться к делу Игнатова. Ну и так я поверил в это, что через несколько дней забыл об Игнатове. Вспомнил о нем летом, потому что Фалин никуда не уехал, а Игнатова в Москве не было. Потом опять забыл. В канун нынешнего Нового года Фалин привел ко мне Аспирина и Картуза с обычным своим «Поживут у тебя». Я запротестовал. Новый год все-таки. Вот тогда Фалин избил меня и велел без его ведома не выходить на улицу. Аспирин и Картуз, дескать, присмотрят. Сам исчез. Появился он второго января примерно в восемь вечера. Бросил Аспирину моток веревки. Аспирин отрезал от нее метра полтора-два, один конец завязал восьмеркой, другой — удавкой. У меня в глазах потемнело от страха. Я решил, что они накинут петлю на меня, удавят. Бросился в кухню, схватил топор. Топор я нашел среди столярных инструментов хозяина квартиры. Я не успел шага сделать. В дверях стоял Фалин с пистолетом, за ним — Аспирин и Картуз. Как телохранители.

Что-то промелькнуло в голове, стремительно и коротко, не успев оформиться в мысль, и я спросил:

— Как кто?

— Как телохранители.

Нет, ничего, ни догадки, ни ассоциаций это слово не вызвало у меня.

— Вы бросили топор?

— Они заперли меня в кухне, а сами ушли в комнату. Я прислушивался к каждому шороху. Минут пятнадцать они о чем-то тихо говорили. Ни одного слова не было слышно. Потом Фалин кому-то позвонил и сказал: «Выезжаем». Потом подошел к кухонной двери, спросил: «Успокоился?» Я сказал, что успокоился. Он отпер дверь, сказал: «Не вздумай слинять. Мы скоро будем». Они ушли втроем. Сначала вернулись Аспирин и Картуз, без четверти одиннадцать, с двумя коробками и чемоданом. Торопливо сняли пальто и ушли в ванную смывать пятна крови с пиджаков и рубашек. Вышли из ванной, стали вытаскивать из карманов пачки денег и бросать на стол. Пачек было много, в основном пятидесятирублевые и двадцатипятирублевые. Поделили деньги между собой. Каждому досталось, наверно, тысяч двадцать, если не тридцать. Очень много было денег. Перед уходом Аспирин бросил на стол какой-то документ. Как только за ними захлопнулась дверь, я схватил со стола документ. Это было пенсионное удостоверение Игнатова. Тогда я все понял. Фалин долго пас Игнатова, ждал, пока Игнатов нагуляет жир, заработает много денег то есть. Но деньги достались не ему. Аспирин и Картуз торопились уйти не для того, чтобы вернуться. В двенадцатом часу он заявился. Не поверил, что Аспирин с Картузом исчезли. Не хотел верить, что его, вора в законе, кинули как фрайера. Я его таким злым никогда не видел. Потом он развязал коробки и открыл чемодан. В них лежали вещи — хрусталь, фарфор. Он немного успокоился, решил, что, раз Аспирин с Картузом оставили вещи, они вернутся. Ему невдомек было, что как раз вещи Аспирину и Картузу не нужны при таких деньгах. Что они с ними делали бы? Лишняя обуза. Но я не стал ему ничего говорить. Наоборот, я стал поддерживать в нем надежду, что Аспирин и Картуз вернутся. Он взял удостоверение Игнатова и спросил, где остальные документы и записная книжка. Я ответил, что Аспирин и Картуз больше ничего не оставляли. Он ругался страшно, особенно из-за записной книжки. Документы ему нужны были для какого-то человека. Я спросил, зачем ему записная книжка. Он стал орать, что я дурак, что в ней записана его фамилия и старый телефон. Потом он сказал: «Между прочим, твоя тоже». Я понял, что меня ждет смерть. Я же знал, кого убили, кто убил и кто организовал убийство. Тогда я пошел на хитрость, сказал, что вспомнил, как перед уходом Картуз упомянул какую-то Маню. На самом деле о женщинах любил говорить Аспирин и не о Мане, а о Марусе. Он даже звонил ей в Новый год, сказал, что скоро заявится к ней. Маня, видимо, тоже существовала, потому что Фалин заинтересовался моей информацией, стал расспрашивать подробности. Вроде естественно получилось — Аспирин и Картуз при деньгах и решили загулять. А ночь все-таки он провел у меня в ожидании Аспирина и Картуза. В начале второго он велел мне поменять колеса его «Жигулей» на колеса с чужих машин. Из этого я понял, что он ездил к Игнатову. Он боялся, что у игнатовского дома остались следы. Но в квартиру, ясно, он не входил. Он все делал чужими руками. Утром Фалин уехал на поиски Аспирина и Картуза, забрав с собой коробки и чемодан с вещами. Я тут же позвонил Козявке, Ильину то есть.

— И переехали на очередную квартиру. Зачем вы ездили в середине декабря в Люберцы?

— Фалин велел. Там живет Картуз. Я должен был передать, что у Фалина к нему дело, но не застал его.