Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

Когда очередь дошла до Ансельмо, тот сообщил комиссару о том, что слышал, как Пьетро клялся при всех убить Джозефину, если она заинтересуется кем-то другим вместо него самого.

Когда администратор вернулся к своим делам, Прицци заявил:

— А теперь пришло время серьезно поговорить с этим Пьетро Лачи, у которого такая ранимая душа, что он решил уехать из Сан-Ремо, чтобы уйти от призрака любви и… как знать, может быть, и от правосудия, а?

Когда Пьетро предстал перед полицейскими, у него, как обычно, был надутый вид.

— Кажется, вы собираетесь покинуть нас?

— Я уже подал дону Паскуале заявление об уходе.

— И куда же вы направляетесь?

— Точно еще не знаю.

— Странно, правда?

— Нет, в этом нет ничего странного. Я больше не могу жить в этой гостинице! Повсюду мне мерещится Джозефина! Я любил ее, слышите, любил!

— Не нужно кричать, мы не глухие. Значит, вы ее любили. И все несчастье состояло в том, что она не любила вас.

— Она тоже любила меня!

— Зачем же лгать? Она любила Фортунато, а вы были вне себя от ревности!

— Ей только казалось, что она его любила!

— Да?

— Но она вовремя поняла, что он — бабник и что она никогда не будет счастлива с кем-то другим, кроме меня, потому что только я любил ее по-настоящему!

— И поэтому назначила твоему сопернику свидание у себя в комнате?

— Она собиралась объявить ему, что порывает с ним всякие отношения!

— А ты откуда знаешь?

— Она сама мне сказала.

— Ты сейчас лжешь мне, Пьетро, и пожалеешь об этом… Кстати, мне приходилось слышать, будто бы ты угрожал Джозефине, что убьешь ее, если она полюбит другого?

Пьетро пожал плечами.

— Пустые слова влюбленного человека, произнесенные в гневе… Во всяком случае, я видел, как из комнаты Джозефины выходил Фортунато.

— А ты что делал на этаже в это время?

— Ладно! Я…

— Хватит! На тебя жалко смотреть! Я сам тебе скажу, что ты там делал. Ты слышал, как Джозефина назначила Фортунато свидание. Опередив его, ты стал умолять ее выслушать тебя, но она тебя только высмеяла, и в припадке гнева ты убил ее!

— Это неправда!

— Докажи, что это не так!

— Я видел Фортунато; он — убийца!

— Кроме тебя никто не может этого подтвердить. Пока что я не упрячу тебя в тюрьму, Пьетро, но запрещаю тебе выезжать из города, понял? Каждый день ты будешь приходить и отмечаться в комиссариате, иначе я натравлю на тебя полицию!

Злые языки в Вилтоне работали без устали, после того как из Италии пришло письмо, которое обнародовал Тетбери. Со дня прочтения этого достопамятного письма Гарриет плакала не останавливаясь и подумывала, не стоит ли ей зайти к мисс Кокингли и заказать себе траурное платье.

Следует сказать, что в этот день ничто не предвещало столь резкого переворота в общественном мнении Вилтона. Дождя с утра не было, воздух был загрязнен не больше обычного, в газетах не появлялось известий ни о стихийных бедствиях, ни о неизбежности международных конфликтов, мясник Шиптон получил настоящую хайлендскую говядину, а бакалейщик — новую партию чая, короче говоря, было отчего с оптимизмом смотреть в будущее, и верноподданные Ее Величества могли по-прежнему быть уверены, что они живут в самой лучшей на свете стране, самой красивой, самой полезной для здоровья, в стране, где все люди честны, как нигде, где в футбол играют несравненные команды, иначе говоря, в стране, где жить — одно удовольствие. Возвращавшийся из Солсбери мистер Тетбери, конечно же, ничего не мог иметь против этого утверждения. В самом деле, он прекрасно провел время со старыми товарищами из 3-го Йоркширского полка гвардейских стрелков. После непродолжительной прогулки по центру города они направились пить чай в «Тге Баи Трее» на Нью-Ченнел. Распрощавшись с друзьями, Дэвид зашел в магазин подарков «Уотсон энд Ко» и купил там для Гарриет хрустальную флейту, в которую можно было вставлять цветок розы.

Вернувшись домой и поцеловав жену, Тетбери обнаружил на столе письмо из Италии.

— О! Что нам пишут Рэдстоки?

— Я ждала вас, дарлинг, чтобы мы вместе узнали об этом.

— Вы — сущий ангел, дарлинг.

— Благодарю вас, дарлинг.

Дэвид устроился напротив жены на стуле и нацепил очки, перед тем как аккуратно вскрыть конверт.

«Дорогие друзья!

Отправляясь в эту поездку, мы не думали, что нам предстоит пережить столь драматические события, которые развернулись здесь. Эти европейцу — совершенно невозможные люди, и можете передать, дорогой Дэвид, от моего имени всем тем, кто в вашем присутствии посмеет сказать, что вступление Великобритании в Общий рынок имеет свою положительную сторону, что они утратили всякое понятие о нашем национальном величии, и, прежде чем говорить подобные глупости, им следовало бы самим побывать на континенте, от которого мы отделены по милости Господней. Пока что только одни евреи заявляют на весь мир о том, что они — богоизбранный народ, тогда как у нас намного больше причин считать себя единственной в мире избранной нацией. Доказательством этому может служить то, что Создатель устроил так, что мы можем жить отдельно от всех остальных…»

Сложив руки, Гарриет с чувством сказала:

— Насколько это верно!

— И еще более бесспорно, дарлинг. Я всегда утверждал, что Генри обладает талантом предвидения и логического мышления, которые видны с первой же минуты общения с ним… Однако продолжим…

— О, конечно…

«… Мы прибыли очень своевременно в «Ла Каза Гранде», поскольку там было к этому времени совершено уже не од/ю, а два убийства, и несчастный жених моей Сьюзэн был брошен в тюрьму из-за подлых происков, способных уничтожить основные принципы демократических свобод. Тем, кто станет утверждать, будто в Италии в 1945 году фашизм был искоренен окончательно, можете сказать, что это далеко не так. Противники, с которыми мне пришлось здесь столкнуться, вполне могли бы носить черные рубашки. И я совершенно убежден, что они продолжают их носить у себя в душе!»

От этих слов Гарриет задрожала от возмущения.

— Неужели же такое и в самом деле возможно, дарлинг?

— Раз он это говорит, то это и в самом деле так, дарлинг.

— Верно, дарлинг… Извините, что так глупо вас перебила. « Из-за этих полицейских тиранов мы с Люси едва не попали в тюрьму, но во имя Великобритании дали им достойный отпор, и должен выразить свое непредвзятое, несмотря на то, что Люси — моя жена, мнение о том, что в трудную минуту она держалась с большим достоинством. Вы же знаете, Дэвид, и вы, Гарриет, что я не тот человек, который станет терпеть несправедливость! Итак, я принял решение взять дело в свои руки, как и тогда, в Дюнкерке, благодаря моей тактической хитрости мне удалось спасти целую группу растерявшихся солдат из Хайленда, за что мне должны были бы дать «Милитари Кросс», но я не из тех, кто станет унижаться и выпрашивать то, что ему положено. Отныне все три девушки находятся под моей защитой, и вместе мы будем бороться до конца за освобождение жениха Сьюзэн, оказавшегося человеком, достойным жить на нашей земле, поскольку для этого он говорит достаточно хорошо по-английски. Если же с нами случится какая-то беда, помните: мы всегда были вашими искренними друзьями. Генри и Люси Рэдстоки.