Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

Жилище Жана Понсе, которое я нашел, следуя указаниям мадам Бельвез, представляло собой маленький домик, поддерживаемый стенами двух больших зданий. На первом этаже находился гараж с мастерской. Второй этаж, придавленный косой крышей, казался намного больше первого. Жилище Понсе идеально подходило старому холостяку, портрет которого набросала мне вдова. Оно должно было очень нравиться человеку, желавшему жить незаметно. Похоже, Понсе был единственным жильцом этой хибары, которая безусловно вскоре должна была пойти на слом, и поэтому я, отбросив все понятия о приличиях, постучал в дверь. Я был вынужден сделать это еще несколько раз, прежде чем услышал в ночной тишине дома стук шлепанцев по полу. За дверью послышалось астматическое дыхание, затем недовольный голос спросил:

— Кто там?

— Полиция.

— Полиция!?

Вслед за этим восклицанием донеслось неразборчивое ворчание. Наконец, Понсе решился отпереть. Взгляд, которым он удостоил меня сквозь очки, был отнюдь не самым располагающим.

— Что нужно от меня полиции?

— Вы — Жан Понсе, служащий господина Ардекура?

— Да, ну и что?

— Я хотел бы с вами переговорить.

— В такое время?

— Именно.

Он почесал бока и после паузы проговорил:

— Хорошо, проходите…

Понсе проводил меня в кабинет. Эта претенциозно названная комнатушка была маленькой и загроможденной неописуемой рухлядью. Я сел в кресло, давно потерявшее свою упругость.

— Итак, я вас слушаю.

— Вы знаете, что произошло сегодня вечером?

— Где произошло?

— У Ардекуров, ваших хозяев?

Его лицо изменилось, и тон стал более озабоченным:

— У Ардекуров?

— Я только что от мадам Бельвез, которая, собственно, и посвятила меня в то, что вы — правая рука господина Ардекура.

Он проворчал:

— И когда она перестанет соваться в дела других!?

— Во всяком случае, именно благодаря ей я пришел вас предупредить.

— О чем предупредить?

— О смерти господина Ардекура.

— О смер… Это правда?

— Да. Он умер этим вечером, примерно в 9-10 часов.

— Не может быть!

Жан Понсе совсем потерял самообладание. Упав на стул, он представлял собой картину полного паралича.

— Я не понимаю… не понимаю… Когда я уходил, он был полностью здоров… Вообще, у него было прекрасное здоровье… Он никогда на него не жаловался…

Вдруг он забеспокоился:

— Но почему приходит комиссар полиции…

— Потому, что господин Ардекур покончил с собой.

— Что?

— Он выстрелил себе в голову из пистолета. Мы нашли это оружие. Им оказался русский пистолет Токарева.

— Но это невозможно!

— Вы знали, что у него был пистолет?

— Конечно… Память со времен Сопротивления… Извините, я что-нибудь выпью, иначе упаду…

Он с трудом поднялся, подошел к некогда окрашенному шкафу, достал оттуда бутылку и быстро поднес ее ко рту.

— Простите меня, хорошо? Ну вот, уже лучше… но до меня не доходит… господин Анри… Мне нужно туда пойти, ведь мадам, должно быть, не находит себе места…?

— Она тоже мертва. Прежде, чем покончить с собой, господин Ардекур застрелил свою жену двумя выстрелами в грудь из пистолета.

— Нет, это же невозможно! Вы сошли с ума! Вы все сошли с ума!

С трудом взяв себя в руки, он извинился и спросил:

— Итак, они оба мертвы?

— Оба.

Вдруг случилось непредвиденное: Жан Понсе расплакался. Он плакал настоящими слезами, теми, которые невозможно подделать. Всхлипывая, он шептал:

— Господин Анри… Мадам Элен… И бедная Мишель… и я… Куда мне теперь идти… Бедный господин Анри… они оба…

Я поднялся и слегка хлопнул его по плечу:

— Ну же, старина, возьмите себя в руки — будьте мужчиной.

Он нервно ударил себя по лбу:

— Это непостижимо! Вы слышите? Это непостижимо! Я знаю, что вы говорите мне правду, но не могу в это поверить! Я не могу в это поверить потому, что это не-ве-ро-ят-но! Господин Анри обожал свою жену. Вы слышите? Он ее обожал! А вы мне говорите, что он ее убил? Почему он это сделал?

— Я хотел спросить об этом вас.

— У меня?

— Вы знаете Ардекуров лучше всех и дольше всех.

— Правда… Я работаю с господином Анри уже двадцать два года…

— Понсе, вы убеждали меня, что господин Ардекур обожал жену. Но любила ли она своего мужа?

— Трудно сказать, ведь я ничего не смыслю в женщинах. Если бы я их понимал, то давно уже бы был женат.

— Но вы же сказали, что двадцать два года знали Элен Ардекур?

— Не двадцать два, а только пятнадцать.

— Вот как… в таком случае, ее дочь Мишель…

— Она от первого брака господина Анри. Когда он женился во второй раз, Мишель было уже около десяти лет.

— Она ладила с мачехой?

— Вполне.

— Значит, Ардекуры жили хорошо?

— Если вы хотите знать ссорились ли они, я вам отвечу отрицательно. У них царило полное согласие. Мадам Элен всегда помогала своему мужу. А он, со своей стороны, ее баловал.

— Мадам Ардекур всегда была рядом с ним?

— Всегда, кроме вторников, когда она ездила в Анноне.

— Зачем она туда ездила?

— В Анноне находится монастырь Сент-Кристин. Это нечто вроде дома для престарелых. Мадам очень любила ухаживать за несчастными, посвящая им свои заботы.

— Мишель Ардекур часто навещала родителей?

— Каждую неделю. Обычно, она приезжает в пятницу вечером и уезжает вечером в воскресенье, чтобы в понедельник успеть на лекции.

— Вы знаете, где она живет в Лионе?

— Да. Площадь Валлон, у мадмуазель Лезортер.

— Господин Понсе, я здесь не в качестве официального лица. Мне хотелось бы побольше узнать об Ардекурах из личных соображений.

— Разве вы их знали?

Второй раз за день я рассказал о своей встрече с Элен Ардекур.

— Господин Понсе, вы, случайно, не знаете, с кем она должна была встретиться около Бельвю?

— Думаете, она меня посвящала в свои дела?… И потом, меня это не интересовало.

— Мне кажется, вы не очень любили мадам Ардекур?

— Я вообще не очень люблю женщин, господин комиссар.

Он проводил меня до двери. Уже выходя, я решил задать ему еще один, неожиданный вопрос:

— Кстати, вы знаете Изабель?

С секундной паузой он ответил:

— Какую Изабель?

— Не знаю. Родственницу или подругу мадам Ардекур.

— Нет, я никогда не слышал о ней, — сказал он и закрыл за мной дверь. Трудно объяснить, но во мне родилась уверенность в том, что он солгал.

Итак, Жан Понсе, как и вдова Бельвез, аргументировано отрицал гипотезу самоубийства. Но мой опыт полицейского советовал мне не забывать, сколь мало мы знаем о том, что происходит в душах других людей.

Поскольку Леони Шатиняк заверила меня, что она мало спит, я безо всяких сомнений направился к ней. Пройдя вдоль всей улицы Вечности и встретив лишь нескольких котов, ищущих, что бы поесть, я свернул на улицу Карон и осторожно поднялся по маленьким каменным ступенькам к моей старой знакомой. Постучав, я почти сразу услышал: