Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

Томас на секунду перестал жевать свой кекс и сказал:

— Это ваше дело.

Было непохоже, чтобы дело начинало улаживаться. Полисмен предпринял еще одну попытку.

— Томас, ваша сестра, миссис Нивз, сказала, что я смогу найти О'Мирея здесь.

— Нора уже давно достигла совершеннолетия, и я не могу отвечать ни за ее слова, ни за поступки.

— Вы не видели О'Мирея?

— Видели.

— Давно?

— Не очень.

— Он уже ушел?

— Кажется, это заметно.

— Да… Не очень-то вы сегодня разговорчивы, а?

— Я делаю то, что мне нравится, а те, кому это не по вкусу, не обязаны оставаться в моем доме.

Саймуса Коппина бросило в жар. Он не любил, когда с ним разговаривали подобным тоном, особенно люди, которых он считал своими друзьями. Этот заговор, который складывался для защиты О'Мирея, только убеждал лишний раз сержанта в его виновности.

— Позвольте мне, Лэкан, выразить свое удивление по поводу того, что вы делаете все возможное для защиты человека, который, возможно, убил вашу дочь!

Томас оттолкнул от себя чашку.

— А мне, сержант, позвольте заметить, что с большим сожалением, как человек, давно вас знающий, я вынужден констатировать, что преждевременная старость уже успела размягчить ваши мозги!

— Должен вам напомнить, Лэкан, что я нахожусь при исполнении служебных обязанностей!

— А я, Коппин, напоминаю вам, что вы находитесь в моем доме, где никто не смеет приказывать, пока я еще жив!

— А что, если я вас задержу за создание помех следствию?

Томас улыбнулся и посмотрел на сыновей:

— Думаю, вам придется трудно… и больно!

Хотя перспектива долгого пребывания в больнице не воодушевляла Саймуса, он встал со стула, на который сел без приглашения, поскольку, кроме долга, для него ничего не существовало. Поглядывая краем глаза на Шона и Кевина, он уже было открыл рот, чтобы объявить Томасу о том, что он должен следовать за ним во имя закона, как тут вмешалась Мив:

— Не смешите людей, Саймус! А вам, Томас, должно быть стыдно за то, что вы так обращаетесь со старым другом!

Коппин присел на стул. Томас не сдавался:

— По какому праву вы повышаете голос, Мив? И кто вам позволил вмешиваться в разговор?

К большому удивлению мужа и сыновей тихая Мив не успокоилась.

— Вы еще спрашиваете, по какому праву я говорю в своем доме, у своего очага? Да вы, случайно, не сошли с ума, Томас Лэкан? Или вы думаете, что мы все еще живем в Средневековье? По какому праву я говорю? По праву женщины, родившей вам сыновей, каких не всякая в Бойле способна была бы произвести на свет! Эги сыновья в старости прокормят вас, Томас Лэкан! И эти сыновья однажды поймут, что вы не имели права так обращаться с их матерью!

Сержант вновь увидел прежнюю Мив в этой отяжелевшей, возмущенной женщине, и, вспомнив о Норе, он подумал, что женщины в Бойле были намного лучше мужчин. Не дав мужу ответить, миссис Лэкан обернулась к полисмену.

— А о вас, Саймус, я бы никогда не подумала, что вы позволите так себя одурачить! Я считала вас одним из самых умных людей во всем графстве! Неужели вы думаете, что если бы мы хоть на секунду заподозрили Игэна в убийстве дочери, то позволили бы ему ступить на порог нашего дома? Могли бы позволить Кэт говорить с ним? Неужели вы считаете нас дикарями, Саймус Коппин?

— Мне кажется, Мив, вы не могли располагать всеми данными, чтобы составить верное мнение?

— Нам наплевать на ваши данные, если они бросают хоть тень подозрения на Игэна!

— Послушайте меня, Лэканы, и постарайтесь понять, что не все можно решить при помощи кулаков! Хоть вам так и не кажется, по сам я симпатизирую Игэну, прежде всего потому, что он племянник человека, которого я очень уважаю, затем потому, что его воспитала женщина, которой я восхищаюсь, и, наконец, потому, что мне будет очень жаль, если такой отличный парень, как он, проведет в тюрьме всю свою жизнь. Только это все чувства, а правосудию нет дела до чувств. Оно требует доказательств и, кроме доказательств, ничего другого не признает. Итак, против Игэна сейчас все, и Нора Нивз, задав взбучку Этни О'Брайен, этим еще не лишила силы ее показаний, указывающих на виновность Игэна!

С тех пор, как пришел полисмен, Шон впервые проявил заинтересованность.

— Настоящую взбучку, сержант?

— Кажется…

Тот тряхнул головой и заявил:

— Тетя Нора — замечательный человек!

Коппин, которому не правилось, если кто-то другой восхищался Норой, поскорее вернул разговор к убийству и его последствиям.

— Не думаю, Томас, что вы верно поступаете, пытаясь защитить О'Мирея без доказательств… Наоборот, этим вы скорее наносите ему еще больший вред… Вот и доктор Дулинг…

Он рассказал им о хитрости умирающего доктора и о том, как ему удалось втянуть в свою игру отца О'Донахью и заставить того, при помощи Норы, служить своему замыслу. Они внимательно его выслушали, а после этого Мив расплакалась, и Томас, незаметно вытерев слезу, поднялся и сказал:

— Таких людей, как Оуэн Дулинг, больше нет! Да отведет ему Господь в раю место, которое он заслужил!

Они единогласно повторили:

— Аминь!

Не вдаваясь в подробности, каким образом грешник может заслужить место в раю тем, что одурачил священника, сержант обратил внимание на допущенную доктором Дулингом по отношению к нему тактическую ошибку и на то, как она усилила его подозрения. Тем не менее, Томас Лэкан продолжал упорствовать.

— Итак, Коппин, вы считаете, что не только Игэн мог превратиться в убийцу, но еще и доктор Дулинг и моя сестра Нора могли бы разделить ответственность за совершенное им преступление, назвав себя его соучастниками? Может, мне стоит вам напомнить, что моя бывшая дочь была ее племянницей?

Прежде, чем полисмен успел ответить, Мив добавила резким тоном:

— Что с вами могло случиться, Саймус? Чтобы такой умный человек вдруг стал таким дураком…

Сержант грубо выругался, поднялся и заявил, что ему надоело терпеть, как его то одни, то другие обзывают дураком, и что дурак он или нет, а все же сумеет показать, на что способен, всем тем, кто не собирается считаться с законом! Он арестует Игэна О'Мирея и отправит в тюрьму! И если потребуется, он засадит под замок всех тех, кто становится на сторону человека, подозреваемого в совершении убийства!

Мив Лэкан вздохнула:

— Вам бы следовало ставить себе клизмы в межсезонье, Саймус!

Сержант был очень стыдлив и не мог допустить, чтобы о таких вещах говорили при всех.

Он грубо ответил:

— А вы — беспардонная и бесстыжая женщина, миссис Лэкан!

Не успел он еще окончить фразу, как великолепным правым, способным восхитить такого большого знатока этого искусства, как Саймус Коппин, если бы он сам не стал жертвой этого удара, Томас Лэкан отправил его за порог. А Кевин, перед этим успев добежать до двери, открыл ее перед ним. Саймусу показалось, будто, улетая от каких-то расплывчатых силуэтов, он, словно волчок, несколько раз крутонулся, потом услышал какой-то возглас, наткнулся на что-то мягкое и лишь затем утратил всякое ощущение действительности.