Фредерик Дар - Убийца. Бесполезное расследование

Эти последние два месяца были мне отсрочкой. Но теперь…

Мы закончили работу около одиннадцати. Папаша Манен велел мне приступить к разборке прямо под Дождем. Он хотел уложить свой инвентарь в ангар уже на следующий день, с утра пораньше, и сразу рвануть к себе в Шату — снимать в саду поздние осенние груши, самые, по его словам, вкусные.

Я начал уныло разбирать павильон… Джейниха следила за мной со слезами на глазах. И тут я заметил какого-то типа, который стоял неподалеку, в тени, и тоже смотрел на меня. Все во мне так и застыло: я решил, что это легавый.

Однако разглядев его как следует, я понял, что ошибся. Это был маленький седой старичок лет семидесяти. Губы его прятались под седыми усами а-ля Клемансо. У него был длинный нос в форме банана, раскосые глаза, густые брови; на плечах болтался серый поношенный плащ. Уличный фонарь освещал его сверху, бросая на лицо необычные тени. Пожалуй, он был похож на дьявола, каким его иногда изображают в кино. Он казался добрым, сладеньким и одновременно коварным.

Он все смотрел на меня, и это сильно действовало мне на нервы.

Ничего не замечавшая Джейниха дождалась, пока пузатый Манен пошел в кафе хлебнуть красного винца, и подкатилась ко мне.

— Подумать только: завтра тебя здесь уже не будет… — прошептала она.

— Ну и что? Вас тоже здесь завтра не будет! — сострил я. — Се ля ви… Люди встречаются, потом расстаются…

— Почему ты со мной так сердито разговариваешь, мой волчок?..

Я чувствовал, что пришелец подслушивает, и меня смутило, что эта плесень говорит мне «волчок», да еще таким полуобморочным голосом.

— Сделайте милость, подождите минутку: мне надо разобрать мавзолей, а то ваш бухарик меня не отпустит…

Она, всхлипывая, побрела к своему пульмановскому фургону. Не иначе, собиралась залить свое горе мощной порцией рома. Ром был ее второй по порядку слабостью.

Оставшись один, я вновь принялся выбивать молотком железные клинья из каркаса павильона и на некоторое время позабыл о старичке. Но вскоре он снова всплыл в моей памяти, как некое крайне важное событие. Тогда я обернулся и констатировал, что он приблизился на несколько шагов, чтобы лучше меня видеть. Я бросил молоток и пошел на него, сжимая кулаки.

— Вы что, хотите мою фотографию?

Такие фразы засели у нас в голове еще со школы: дурацкие, спору нет, но когда злишься, ничего другого не находишь.

Он не вздрогнул. Он лишь поднял на меня свой взгляд, удивительно спокойный, острый и глубокий…

— Зачем? — проговорил он. — Я уже видел ее в газетах.

Мне будто вылили на голову ведро ледяной воды. Меня раскрыли. Этот старый огрызок приглядывался, приглядывался — и все-таки узнал. Когда первое удивление улеглось, меня разобрало любопытство. Почему этот дряхлый старикашка так спокойно признался, что вычислил меня? По идее, он должен был поскакать в местный комиссариат и забить тревогу… Но нет, он стоял на месте и все щупал меня своим внимательным взглядом.

Мы с ним были одни в самом темном уголке площади. Одни под проливным дождем. Мне ничего не стоило пристукнуть его одним ударом кулака. Подумают, что он оступился и упал: много ли старику надо? Несколько секунд я обдумывал этот вариант, но потом отбросил его из-за одолевавшего меня любопытства.

Я чувствовал, что он чего-то от меня ждет, и задал самый краткий, но и самый красноречивый вопрос, который только нашел:

— Итак?

— Я пришел уже довольно давно…

— Знаю.

— Если я правильно понял, сегодня вечером вы оставляете свою… работу?

— Вы совершенно правильно поняли.

— У вас есть планы на будущее?

— Это что, интервью? Может быть, вы корреспондент «Франс-Суар»?

Старичок не улыбнулся. Он стал дожидаться более серьезного ответа, и от него исходила такая спокойная сила, что я подчинился:

— Планов нет. Разве что — не пачкать руки.

— Тогда я, пожалуй, могу вам кое-что предложить.

— Да ну?

— Да.

— Можно узнать, что именно?

— Можно. Идемте со мной.

— Куда?

— Ко мне.

Я глубоко вздохнул: перемены происходили с неправдоподобной быстротой. Мне казалось, что я читаю роман с чересчур закрученным сюжетом. На кой черт я мог понадобиться этому старому гному?

— Я к незнакомым людям не хожу, — глупо ответил я.

— А я для того вас и приглашаю, чтобы мы получше познакомились.

После долгого молчания я наконец решился:

— Ладно, идемте…

— Моя машина стоит вон там. Прощайтесь со своими хозяевами — и поедем.

— Сначала мне нужно разобрать эту хреновину!

— Сами разберут.

— Но деньги-то мне надо получить!

— Денег я вам дам.

— Вы что, дежурный Дед Мороз?

— Я гораздо лучше. Дед Мороз — всего-навсего курьер и раздает только игрушки. А я могу дать вам намного больше.

— Подождите минутку.

Я отошел на несколько шагов, затем, ужаленный смутным беспокойством, вернулся к старичку.

— Послушайте, не собираетесь ли вы меня сдать?

— Нет!

— Чем можете доказать?

— Судите сами: где вы видели семидесятидвух-летнего старика, который развлекался бы ловлей беглых преступников? Идите, я вас подожду, только не задерживайтесь: у меня астма, и сырость мне вредит.

Представьте себе, я так и поступил… Я побежал к фургону. Джейниха как раз наливала себе очередной стаканчик огненной воды.

— О, наконец-то! — обрадовалась она.

— Послушай, — сказал я. — Я обращался с тобой так грубо только потому, что очень сильно тебя люблю…

Тут я едва не захохотал. Увидев, какие у этой коровы сделались глазки, любой покатился бы со смеху.

— Правда? — пролепетала она.

— Да… Я от этого просто сам не свой… Но твоя жизнь уже налажена, и я не имею права сбивать тебя с праведного пути. Мне это невыносимо, я больше не могу оставаться с вами… Я ухожу. Придумай сама, что сказать мужу. Денег мне от него не надо… Прощай, Джейн! Я никогда тебя не забуду…

И я поскорее выскочил на улицу, чтоб не лопнуть от смеха.

Согласитесь, с моей стороны было очень любезно устроить ей на прощанье этот бесплатный спектакль. В ее возрасте дамочки уже отвыкли от сиропных романсов… Если молодой паренек вдруг начинает шептать слова любви на ушко почтенной матроне, так и знайте: одной рукой он в это время щупает ее тройное жемчужное ожерелье, а другой — ее чековую книжку!

Я давно уже не совершал таких благотворительных акций и после прощания с Джейн почувствовал себя таким чистым, будто только что вылез из-под горячего душа.

Старичок ждал меня за углом павильона, подняв воротник плаща и нахлобучив на голову вынутый из кармана баскский берет.

— Поехали!

Честно говоря, впервые за всю свою поганую жизнь я следовал за человеком, не зная, куда он меня везет и чего от меня хочет. Меня Заставляли это делать разве что его почтенный возраст и его цепкий, настойчивый взгляд.