Марина Крамер - Пластика души [litres]

– Мне нужно переодеться? – спросила я, и Ростик, бегло оглядев меня с головы до ног, бросил:

– Нет, сойдет. Обувь только смени на домашнюю, не стоит грязь уличную в ее спальню таскать. Да и самой убирать легче будет.

– А когда, кстати, я должна буду этим заниматься, если мне не стоит оставлять Аглаю Максимовну одну?

– Она отдыхает днем после обеда. Завтрак и обед будешь готовить, когда проснешься, Аглая Максимовна просыпается около девяти. Пока она спит днем, можно еще что-то сделать. Ну, а все остальное – поздно вечером.

– Ничего себе график, – чуть присвистнула я. – Как же я успею такие хоромы убрать, еду приготовить и еще писать что-то?

– Придется пошустрей поворачиваться, – хмыкнул Ростик. – Ладно, переобувайся, тебе уже наверх пора.

Он вышел в холл, а я быстро расстегнула сумку и вынула тапки, которые сунула туда в последний момент. Переобуваясь, я окинула взглядом комнату и пришла к выводу, что она мне нравится – уютная, светлая, с большим витражным окном, на котором чуть колышется от сквозняка песочного цвета штора из прозрачной органзы. Вся мебель в комнате из состаренного дерева – комод, туалетный столик с большим овальным зеркалом в раме, кровать с высокой спинкой, шкаф с зеркальными дверками. У кровати – небольшой коврик, на столике у окна – букет пионов в белой вазе. Определенно, здесь неплохо, уж точно лучше, чем в моей похожей на длинный пенал темноватой комнате дома. Ничего, привыкну, это просто пока мне здесь все чужое, а вот вещи разложу да переночую несколько раз – и все, обживусь. Главное, что сразу не возникло неприятных ощущений.

– Наташа, где вы? – постучала в дверь Катя, и я быстро вышла в холл:

– Извините, переобувалась.

Катя была уже в красивом шелковом костюме с длинной юбкой, в туфельках на каблуке, чуть подкрашенная, с волосами, падавшими волной на плечи.

– Идемте, скажем Аглае Максимовне, что вы здесь.

Она первой поднялась по лестнице, я последовала за ней, чувствуя, как опять заколотилось сердце.

«Только бы не хлопнуться тут, как вчера, – подумала я, собирая в кулак всю силу воли. – Прекрати, Наташка, это такой же человек, просто тяжелобольной и нуждающийся в твоей помощи».

– Аглая Максимовна, я уезжаю, – сказала Катя, открыв дверь в спальню хозяйки. – Наташа уже здесь, так что все будет в порядке. Увидимся завтра, я приеду как обычно.

– Хорошо, – хрипло откликнулась Аглая. – Хорошего дня, Катя. Пусть Наталья заходит, у меня есть одна идея.

Катя шустро впихнула меня в комнату, с порога попрощалась и застучала каблуками по лестнице, сказав, что двери в дом и ворота они с Ростиком закроют. Я осталась один на один с работодательницей, насмешливо смотревшей на меня из своего кресла.

– Как добрались? – вполне приветливо спросила она. – Надеюсь, у Вадима хватило соображения не заставлять вас в первый же день катить сюда электричкой? Наверняка вы привезли какие-то вещи?

– Нет-нет, он прислал машину, – заторопилась я. – Все хорошо, я попозже все разложу, обустроюсь немного. А так мне все нравится.

– Да я вроде как об этом не спрашивала, – прохрипела Аглая и вдруг закашлялась. Меня охватила паника – никаких инструкций на случай подобной ситуации я не получала и, что делать, не представляла. А вдруг она задохнется? Что мне делать?! Пока я лихорадочно соображала, как быть, Волошина перестала кашлять и попросила:

– На тумбочке лежит платок, вытрите мне, пожалуйста, лицо.

Только теперь я заметила, что лоб ее покрылся испариной, а в углах рта скопилась слюна. Черт, а ведь мне придется делать не только это, вдруг поняла я, представив, что и умывание, и принятие ванны, и разные прочие физиологические потребности Аглая самостоятельно обеспечивать не может. Не скажу, что я здорово брезглива, но мне прежде никогда не доводилось ухаживать за беспомощными людьми. Похоже, с этим возникнут проблемы.

– Вам противно? – спросила Аглая, внимательно наблюдая за моей реакцией.

Я взяла платок, вытерла губы и лицо писательницы и пожала плечами:

– Не знаю. Это моя работа.

– Ой, да прекратите вы, – скривилась вдруг Волошина. – Вадим наверняка сказал, что вы будете стенографировать поток моих мыслей и готовить еду, да? А о том, что мне требуется круглосуточный уход, что, разумеется, связано с не самыми приятными манипуляциями, как-то умолчал, да? Это в его стиле. Я говорила, что проще нанять сиделку с опытом и девушку для записи текста, но Вадик, конечно, не готов рисковать. Да и платить придется в два раза больше, что, конечно же, его тоже не устраивает. Жадный упырь.

Я чувствовала, что она провоцирует меня, старается вывести на разговор, на проявление эмоций, но понимала, что делать этого не стоит – мало ли, чем потом это обернется для меня же самой? Вдруг Волошина передаст все агенту? И тому не понравится то, что я скажу? Хотя что я могу сказать? Я еще совсем ничего не поняла, кроме того, что вечером мне предстоит купать Аглаю, а в процессе дня заниматься еще менее приятными вещами. Но, в конце концов, ко всему приспосабливаешься. Думаю, что и к этому я смогу привыкнуть.

– Вы говорили что-то насчет того, что у вас возникла идея, – мягко перевела я неприятный разговор в более безопасное, на мой взгляд, русло. – Хотите поработать?

– Хочу. Возьмите ноутбук, он в секретере, откройте файл с названием «Сны» и располагайтесь там, где вам будет удобно печатать, – сказала Волошина.

– Можно, я за стол присяду? – вынимая из секретера ноутбук, спросила я.

– Как вам будет удобно, – повторила Аглая. – Только тогда придвиньте меня ближе, чтобы не приходилось напрягать голос, у меня потом горло болит.

Взявшись за поручни кресла, я развернула его так, чтобы Аглая оказалась лицом ко мне, когда я сяду за стол. На подлокотнике прямо под левой рукой Волошиной я увидела небольшую кнопку, на которой лежал средний палец писательницы. Она, видимо, поняла застывший в моих глазах вопрос:

– Я могу двигать этим пальцем, что, безусловно, облегчает жизнь мне и усложняет моим помощницам. Когда мне что-то нужно, а рядом никого нет, я нажимаю кнопку. По всему дому установлена система сигнализации, и вы услышите звонок, где бы ни находились, даже в подвале. По злой иронии, двигается только средний палец, – чуть улыбнулась она. – Но я даже неприличный жест не могу показать, увы. Но это все лирика. Давайте работать, Наташа. Я хоть сейчас и в процессе отдыха, но иной раз полезно записать то, что в голову пришло, потом пригодится.

Она закрыла глаза и заговорила монотонным голосом, а я забегала пальцами по клавиатуре, записывая и не вдумываясь в то, что печатаю. Волошина говорила, совершенно не сбиваясь, словно читала одной ей видимый текст, и это было удивительно – она не делала пауз, не подбирала слов, она просто выдавала фрагмент, ни разу не сбившись ни с ритма, ни с дыхания, ни со скорости.