Алан Брэдли - В могиле не опасен суд молвы [litres]

– Мы закрыты, – сказал мужчина в белом, стоящий за прилавком. Он выглядел так, словно не пошевелился с тех пор, как я была здесь несколько часов назад.

– Простите, – ответила я. – Я просто хочу поинтересоваться: вдруг мои снимки уже готовы? Не хотела вас беспокоить, но у нас срочное семейное дело, нас вызывают домой.

«Вызывают» – идеальное слово, – подумала я. Оно придает ситуации нужный градус серьезности».

Он уставился на меня этим непроницаемым взглядом, который бывает у аптекарей.

– Не знаю, – вымолвил он, – сомневаюсь. Понимаете ли, мы очень заняты.

Потом завопил:

– Хоуленд!

Но на этот раз из подземного мира никто не отозвался.

Он топнул по половицам.

– Хоуленд!

– Вы не могли бы проверить? – попросила я. – Боюсь, что… что…

Я подавила рыдание. Давление надо применять строго дозированно и в идеально рассчитанный момент.

Аптекарь с мученическим видом цокнул языком, словно говоря: «Дайте мне силы пережить эту ненормальную».

Он наклонился и дернул за металлическое кольцо, вмонтированное в люк, поднимая его и обнаруживая узкую лестницу, больше похожую на стремянку.

Я вытянула шею, стараясь рассмотреть получше, но аптекарь со свойственной его профессии осторожностью боком, как краб, спустился в нору и закрыл дверь. На цыпочках я тихо зашла за прилавок.

Надо торопиться.

Молниеносный осмотр прилавка не помог мне найти то, что я хотела. С одной стороны ручной пресс для таблеток, сделанный из дерева и мрамора, и медные весы, с другой – подставка для бумажных салфеток.

Нет, этого здесь нет. Убрали куда-то с глаз долой, как это обычно делают с официальными документами.

Я открыла один из двух глубоких ящиков, в котором хранилось на удивление много монет, купюр и несколько обрывков бумаг, в которых я опознала долговые расписки.

«Ничего не трогай, Флавия, – сказала я себе. – Отпечатки и все такое».

Я закрыла один ящик и выдвинула второй.

«Фортуна благоволит храбрым девочкам», – однажды написал какой-то римлянин, ну или наверняка должен был написать, потому что это истина.

Я сразу же была вознаграждена. Перед моими глазами оказался большой черный том. «Реестр проданных ядов», – гласила печать золотыми буквами в углу книги.

Я достала книгу и открыла ее, наплевав на отпечатки. Вряд ли это преступление – изучить официальный документ. Правда?

Дрожащими пальцами я листала страницы, начиная с конца, с последних записей черными строгими чернилами.

На каждой странице было четыре записи, в каждой имя и адрес покупателя, название и количество яда, цель покупки и подпись человека, представившего покупателя аптекарю, – в большинстве случае это был Э. Б. Ванлесс (видимо, это имя джентльмена в белом халате, сейчас копающегося где-то в недрах дома под моими ногами).

Я широко распахнула глаза, когда передо мной открылись тайны Воулсторпа. Здесь, страница за страницей, между покупками свинца и опиума для лечения спазмов, были имена и адреса всех, кто когда-либо покупал хотя бы каплю крысиного яда, мышьяка для лечения псориаза или – четыре фунта за один раз! – для дубления шкур, цианистого калия для уничтожения осиных гнезд или для изготовления фотографий.

Когда я добралась до записей двухлетней давности, на меня буквально прыгнули буквы HCN.

Синильная кислота!

Унцию этого вещества приобрел полицейский участок Воулсторпа. У меня подскочил пульс, когда я прочитала цель покупки: «Отравить раненую собаку».

Под этими словами стояла подпись Дж. Р. Оттера, констебля, индивидуальный номер 997.

Деревянное постукивание под моими ногами дало понять, что аптекарь поднимается по лестнице.

Нельзя терять ни секунды. Я переключила мозг в суперскоростной режим, высматривая упоминания HCN, синильной кислоты или цианистого калия.

К моему прискорбию, большинство покупателей приобретали эти яды для того, чтобы отравить собаку или кошку. А вот брат Хоба Пиппин Найтингейл 1 ноября 1949 года расписался за две унции карбоната калия, в графе «Цель» указано «серебряные ванны».

И в августе того же года каноник Уайтбред из прихода Святой Милдред купил две унции цианистого калия для уничтожения осиных гнезд.

Указательным пальцем я провела по его подписи. Представила, как он стоит у этого прилавка и ему выдают цианид. О чем он думал? Что чувствовал?

Я вспомнила, что, по словам миссис Палмер, Орландо подрабатывал в аптеке, но, насколько я вижу, он ни разу не ставил подпись в этом реестре, ни как покупатель, ни как продавец. Это понятно, поскольку у него не было лицензии фармацевта.

Пол под моими ногами затрясся, когда аптекарь попытался вышибить дверь плечом. Сквозь толстые доски послышались приглушенные, но тем не менее вполне разборчивые проклятия.

– Эй! – окликнула я, изображая удивление и тем временем ловко убирая реестр в ящик и закрывая его бедром. – Что-то не так?

Крепко упираясь руками в дверь, я наклонилась, схватилась за металлическое кольцо и хорошенько его подергала.

– Проклятье! – расстроенно сказала я. – Мне кажется, дверь застряла.

Снизу с утроенной силой понеслась череда богохульств.

– Постойте! – крикнула я. – Я поищу что-то, чем можно ее поднять!

Еще несколько мощных, но напрасных рывков снизу убедили моего пленника, что я говорю правду.

Я зачерпнула немного пыли с пола, испачкала щеки, растрепала волосы, а потом нагнулась и продела свою косичку сквозь кольцо. Потом одним ловким и плавным движением, восхитившим бы и Секстона Блейка, и Филипа Оделла, детектива из передачи «Би-Би-Си», я сошла с люка и открыла дверь, воспользовавшись своими волосами вместо веревки.

Секунду я, не разгибаясь, смотрела прямо в покрасневшее лицо аптекаря. Достаточно долго, чтобы изумленный Ванлесс понял, что я сделала. Потом, дернув головой и высвободив косичку, я протянула ему руку и помогла выбраться из подполья.

– Ах вы бедолага, – закудахтала я, стараясь изображать искренность. – Это проклятое кольцо заело. Мне понадобилась прорва времени, чтобы справиться с ним. Какой вы храбрый, совсем не паниковали! Если бы я оказалась на вашем месте, – я содрогнулась, – я бы рыдала в три ручья.

Знаю… знаю… но порой это необходимо.

Я держала его трясущуюся руку, пока он выбирался из люка, словно матрос из тонущей подводной лодки.

Было легко заметить, что он перепугался до смерти. «Клаустрофобия, – подумала я. – Не надо на него смотреть и смущать еще сильнее».

– Я просто заберу снимки и уйду, – сказала я жизнерадостным голосом, вызывающим у людей желание придушить говорящего.

Очень хотелось засвистеть «Однажды мои отпечатки придут» на мотив из «Белоснежки и семи гномов» [18], но я сдержалась.