Андрей Дышев - Не путай клад с могилой

Я остановил его.

– Все, Михаил Иннокентьевич, – шепотом сказал я. – Спасибо. Не буду больше вас задерживать. Идите вниз, уезжайте ночным поездом.

– Что? – строго взглянул на меня батюшка. – Что значит – уезжайте? Я вовсе не собираюсь оставлять вас в сей трудный час.

– Вы понимаете, что нам предстоит не совсем богоугодное дело? – сказал я, вытаскивая из кармана куртки «регент» и протирая его рукавом. – Возможно, придется стрелять.

– Я все понимаю, – охотно закивал батюшка. – И позвольте мне самому определить, какое дело богоугодное, а какое – нет. Вашим пистолетом, смею вас заверить, вы не слишком меня напугали. Для священников это обычное явление – идти на праведный бой.

Мы с Ладой переглянулись и улыбнулись.

– Вы уверены, что наш бой – праведный?

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

– Ладно, – сказал я ласково. – Я очень тронут вашим искренним желанием помочь нам. И все-таки очень прошу: уходите отсюда подальше.

– Нет! – категорически возразил батюшка. – Вы напрасно меня уговариваете. У меня нормально развито чувство долга.

Я не привык долго уговаривать, и если мой собеседник не внимал просьбе, я прибегал к более жестким мерам. Но что я мог сделать этому безгрешному человеку? Ни ударить, ни грубо послать.

– Вы что, с голыми руками пойдете на банду? – с трудом сдерживал я раздражение.

– У девушки тоже нет оружия, – отпарировал священник. – Тем не менее вы ее не гоните. И не забывайте, что я все-таки мужчина!

«Знал бы ты, какую игрушку она держит под курточкой», – подумал я.

– Пусть идет за нами, – не выдержала Лада. – Его невозможно переубедить… Но имейте в виду, – повернулась она к священнику. – Если начнется стрельба, сразу падайте на землю и закрывайте голову руками.

Лес редел, мы уже видели черные оконные рамы и тонированные стекла, большую террасу с чугунной оградой, мраморную лестницу и массивные двери с тяжелой золоченой ручкой. Площадка перед входом была замусорена стройматериалом: под листом рубероида лежали мешки с цементом, рядом – пирамида кирпичей, штабель вагонки.

Лада щелкнула пальцами, привлекая мое внимание, и показала рукой на угол дома. Там, под окнами, стоял мой «Опель». Я сразу заметил, что обе правые двери изуродованы вмятинами и глубокими продольными царапинами. Кто бы знал, какие нежные чувства испытывает настоящий автомобилист к своему детищу!

– Ну, воскресший утопленник, – пробормотал я. – За машину ты ответишь отдельно!

Злость придала сил и подавила страх. Я уже нес пистолет открыто, держа его на уровне пояса. Деревья остались за нами. Дом, кидая огромную тень, нависал над головой. Лада с каким-то азартом, словно играла в «Зарницу», перебегала от кирпичной пирамиды к штабелю вагонки, от него – к мешкам с цементом. Сумка мешала ей и все время била по спине. Лада слишком старалась, слишком увлеклась игрой. В отличие от нее я шел к дверям открыто. Прыгать зайцем от укрытия к укрытию было бесполезно – все равно с третьего этажа можно было без всяких проблем «достать» хоть из ружья, хоть из пистолета. Отец Агап шел за мной, но все время норовил вылезть вперед, и мне приходилось придерживать его за локоть.

Лада первой добралась до входной двери, встала к ней спиной, нервно глядя по сторонам, как телохранитель политика на митинге. Мы с батюшкой тоже добежали до двери, встали рядом с Ладой и отдышались.

– Полагаю, нам придется потревожить хозяина, – слишком громко сказал отец Агап. Лада с опозданием прижала к его губам пальцы.

Я отрицательно покачал головой и шепнул:

– А я полагаю, что хозяина здесь нет.

Лада осторожно нажала на ручку. Как ни странно, дверь поддалась и беззвучно распахнулась.

Я схватил Ладу за плечо. Она почувствовала мою нерешительность и, оттолкнув меня, юркнула внутрь. Толкаясь, словно в магазине за дефицитом, следом за ней пролезли и мы с батюшкой. Сильная пружина всего лишь мягко прикрыла за нами дверь.

Мы стояли у белой лестницы, облицованной мраморной плиткой. Ступени были присыпаны сверху известью или алебастром, и на них четко отпечаталось множество следов. Тишина давила, словно мы погрузились на большую глубину. Затаив дыхание, мы неподвижно стояли несколько мгновений, пытаясь уловить какой-нибудь звук.

Но дом молчал. Лада стала медленно подниматься по ступеням. Я удивлялся ее выдержке – она до сих пор скрывала от меня пистолет, и это, на мой взгляд, граничило с глупостью. Она предпочитала идти в неизвестность с пустыми руками, чем показать, что у нее есть «макаров». Я остановился перед дверью, ведущей в комнаты первого этажа, но Лада отрицательно покачала головой и показала пальцем наверх, предлагая начать «осмотр экспозиций» с третьего этажа. Соображает, мысленно оценил я ее способность к логике.

На третьем и втором этажах ремонт только начался. Там не было ни паркета, ни плинтусов, ни дверей, и мы беспрепятственно бродили по пустым комнатам, напоминающим белые коробки разной величины и формы. На первом этаже более-менее обжитыми были всего две комнаты, в одной из которых стояли круглый стол из красного дерева и множество стульев вокруг него, а в другой – двуспальная кровать, заваленная высокой стопкой одеял, словно горка блинов на тарелке.

Лада бесшумно и вскользь прошлась по вещам: осмотрела платяной шкаф, видеокассеты, лежащие на телевизоре, заглянула в тумбу, наполненную бутылками и консервами, откинула несколько одеял, помяла подушки. Потом заглянула под кровать и достала оттуда наручники, плеть, кожаные шипованные браслеты вроде тех, что цепляют на себя фанаты тяжелого рока, какие-то дурацкие кожаные трусы или плавки и обрывки веревок. Подняв плеть двумя пальцами до уровня глаз, она покачала головой и вопросительно взглянула на меня.

– Хозяин, по-моему, страдает сексуальным садизмом, – негромко сказала она.

Я отвернулся, пряча недобрую улыбку. Профессионализм, как шило в мешке, не утаишь. Лада в первую очередь обратила внимание на те вещи, с которыми ей, прямо или косвенно, приходилось иметь дело по долгу «службы». Садист так садист, от этого вывода нам ни жарко ни холодно.

Отец Агап все это время растерянно смотрел на чужую мебель, чужие вещи и, должно быть, мучился угрызениями совести оттого, что без ведома хозяина проник в его жилище. Мы с Ладой уже подошли к двери, готовясь выйти на лестницу, как батюшка негромко вздохнул. Мы обернулись. Священник держал черную юбку. Я не сразу узнал эту вещицу.

– Ее юбка, – трагическим голосом прошептал батюшка, и глаза его стали стремительно наполняться влагой. – Душегуб. Мучитель. Он убил ее… Бедная девочка…

Эта находка так потрясла батюшку, что из комнаты его пришлось выводить едва ли не силой. Он уже плохо соображал, где находится и куда его ведут, что-то бормотал, начинал креститься…