Ирина Грин - Сквозь аметистовые очки

Полина шевельнула пальцами.

– Хорошо, – похвалила ее медсестра. – Сейчас я выну трубку, и ты должна будешь дышать сама. Готова?

Полина попыталась кивнуть, но не смогла и закрыла глаза.

Что-то звякнуло, щелкнуло. Мешок в горле сдулся, оставив ощущение жжения, словно при ангине.

– Мой сын… – прошептала Полина. – Где он?

– Он в детском отделении. С ним все в порядке. Ваши муж и мама его уже видели. Отдохнете немного, и вам его принесут.

Что-то странное было в интонации медсестры, и слова, вместо того чтобы успокоить Полину, разбудили в ней тревожные подозрения.

– Я не устала, принесите мне ребенка, – заявила она, стараясь по возможности избавиться от неприятной дрожи в голосе.

– Я сейчас позову врача, – и медсестра растаяла, словно и не было ее.

Врач все не шел, и вскоре усталость или медикаменты, а скорее и то, и другое погрузили Полину в подобие сна. С одной стороны, она вроде как спала, но с другой – понимала все, что происходит. Видела, как медсестра меняет флаконы на стойке капельницы, как она же с надсадным шипением: «Фух-фух!» накачивает воздух в манжету тонометра, как другая медсестра, наколов ей палец иголкой, берет кровь на анализ. Как потом все-таки пришел врач, снова померил ей давление и что-то скомандовал кому-то, находившемуся вне поля зрения Полины. Потом медсестра привесила к стойке капельницы пакет, напоминающий медузу, наполненную тягучим красным вином. Типа каберне или кагора. Полина никогда не любила такие вина. Щупальце медузы воткнулось в Полинину руку, вино потекло по трубочке, смешалось с кровью, вызывая чувство сонного опьянения.

Потом снова взяли кровь на анализ, и снова пришел доктор, и повисла на стойке очередная винная медуза. А потом вдруг в окно заглянуло солнце, и Полина понял, что настал новый день. Дверь открылась, и вошел все тот же доктор, с посеревшим от усталости лицом. В руках – свернутые в трубку бумаги. Поздоровался, подвинул к кровати стул, сел. Все молча. «Господи, пусть лучше я умру, чем Темыч!» – взмолилась Полина.

– Доктор, что с моим сыном?

– Разве вам не сказали? Он в полном порядке. Вот, смотрите – рост 52 сантиметра, вес 3 килограмма 200 грамм, по шкале Апгара – 4/6. Маловато, конечно, но, если учитывать обстоятельства родов… Впрочем, это было вчера. Сейчас, уверен, он на твердую десятку. Ваши родные разговаривали с детским врачом. Если хотите, он и к вам зайдет.

– Хочу, – твердо сказала Полина. Ей вдруг сделалось обидно, что Паша со свекровью уже видели Темыча, разговаривали с его врачом, а она лежит здесь. Бревно бревном! Мать называется… От обиды из глаз хлынули слезы, едкие и горячие.

– Ну что вы, не нужно плакать! Не забывайте – вы теперь кормящая мама. Все эмоции нужно убрать до лучших времен. Иначе молоко будет невкусным. Вы же этого не хотите?

Полина на удочку участия не поймалась.

– Но если с ним все хорошо, почему мне его не несут?

– С вами не все хорошо, Полина. Как только вы придете в себя, мы переведем вас в палату и сразу же принесем сыночка.

– А когда вы меня переведете?

– Скоро. – Вроде бы это «скоро» прозвучало уверенно, но Полина ему не поверила.

– А что со мной, доктор?

– Понимаете, роды были очень тяжелыми. Сильное кровотечение.

– Но ведь у меня все анализы были отличными.

– К сожалению, такие вещи пока не диагностируются заранее…

Доктор встал, поставил стул на место и вышел из палаты. А Полина лежала и смотрела в потолок. Белый-пребелый. Ни слез, ни горьких мыслей в голове не было. Одно лишь желание – поскорее увидеть Темыча.

На следующее утро ее перевели в палату. Там уже обитала одна роженица, женщина лет сорока, с бледным, но счастливым лицом, назвавшаяся Катей.

– Первый? – спросила она.

– Да, – кивнула Полина.

– А у меня четвертый, – она кивнула на металлическую тележку с пластиковой колыбелькой рядом со своей кроватью, где лежал туго спеленутый сверток. – Все пацаны.

– И у меня мальчик, – поделилась Полина. – Только я его еще не видела.

– Увидишь, – махнула рукой Катя. – Еще надоест.

Как же может надоесть, подумала Полина. Разве может надоесть собственная кровиночка?

А потом дверь открылась, и молоденькая медсестричка вкатила такую же, как у Кати, тележку.

– А вот и наш Максимка, – радостно возвестила она. – Максим Исаев, прямо как Штирлиц!

«Мы что, однофамилицы с Катей?» – подумала Полина. Но медсестра подвезла тележку к ее кровати. Беленький, словно ангелочек, мальчик. Соломенные бровки домиком, зажмуренные глазки, носик-кнопка.

– Давайте, мамочка, ложитесь на бочок, а все остальное я сама сделаю. Вы у нас пока слабенькая…

– Подождите! Тут какая-то ошибка! Моего сына зовут Артем! Артем Исаев!

– Артем? – В поисках поддержки медсестра озабоченно посмотрела на бирку из оранжевой клеенки, прикрепленную к ручке тележки. – Подождите, ваша фамилия – Исаева?

Полина утвердительно кивнула.

– Ну вот, видите, написано: Исаева Полина Андреевна. Вес три двести – это же ваш вес? И рост ваш, пятьдесят четыре сантиметра. Ваш же? Ваш это ребеночек, точно. Это ваши родные меня запутали. Сказали – Максим. Вчера еще приходили. Да. А я еще бабушке рассказала. Она очень любит кино про Штирлица! Вот она обрадовалась! Типа, реинкарнация, говорит. Может, я что-то напутала? Извините, пожалуйста! Так будете кормить, мамочка? Давайте, давайте!

Медсестра оказалась такой шумной и многословной, а история про бабушку – убедительной, что Полина сдалась. Приложила к груди чужого ребенка и с недоумением смотрела, как он жадно обхватил сосок маленькими губками и сосредоточенно зачмокал.

– Мама не знала, что мы хотим назвать сына Артемом, вот и сказала – Максим, – объяснил случившееся Павел. – Но мы назовем, как ты захочешь.

Через неделю они вернулись в Пятихатки. Ребенка несла Надежда Михайловна: Полина, еще не до конца отошедшая от операции, с трудом передвигала ноги.

Вечером Полина позвонила матери, поздравила со званием бабушки.

– Что-то не так, Полюшка? – спросила мама.

– Да нет, нормально, – поспешила успокоить ее Полина. А потом не выдержала и, оглянувшись, не слышит ли кто, быстро зашептала: – Вот только почему-то я не ощущаю к нему ничего. Не люблю совсем. Вроде бы как должна любить, а нет. Он мне как чужой. Знаешь, мне кажется, его перепутали. Там была женщина, Катя. У нее тоже мальчик, такого же возраста. Я его не видела, только слышала. Но будто чувствую – это мой Темыч.

Сказала и пожалела. Мать в далеком Иркутске разволновалась.

– Доченька, это все пройдет. У тебя просто послеродовая депрессия. Такое бывает. И это только считается, что материнская любовь возникает мгновенно, стоит лишь увидеть ребенка. Подожди немного – она придет. И накроет. Да так, что не продохнешь.