Мэри Кубика - Не плачь

А потом она снимает и толстовку.

И идет в воду. В одном нижнем белье, шарфе и шапке. Она входит в воду, как будто не чувствует холода, словно императорский пингвин. Она явно собирается намочить не только ноги. Слежу за тем, как вода доходит ей до лодыжек. Потом до коленей. Она не останавливается. По-моему, она могла бы дойти до самого Чикаго, водя руками по поверхности воды. Набегающие волны накрывают ее с головой.

Вскоре я понимаю, что вышел из-под крыши и стою на песке. Как я туда попал? Не знаю. Здравый смысл подсказывает, что нужно позвать кого-то на помощь. Но кого – полицейских? Или, может быть, доктора Джайлса?! Сколько времени нужно для того, чтобы началось переохлаждение? Пятнадцать минут? Полчаса? Не знаю. Конечно, я никого не могу позвать, потому что я совершенно оцепенел и лишился дара речи, а ноги будто примерзли к песку. Я даже не в состоянии достать из кармана телефон. Потому что не могу отвести взгляда от Перл. Она уже плывет. Плывет кролем, плывет так давно, что уже пора звать на помощь. Я смотрю, как она неспешно двигает руками – то одна наверху, то другая. Ноги ритмично двигаются в воде без брызг. Она плывет и плывет, ни разу не повернув голову. Мне кажется, что она даже не дышит, как будто рыба с жабрами вместо легких и плавниками.

Если бы мне было чем заняться, наверное, я бы не стоял на берегу и не смотрел, как она плывет. Но делать мне нечего. Поэтому я стою и смотрю, как она плывет.

Потом – я по-прежнему стою на том же месте – она разворачивается к берегу. В то время как любой нормальный человек, дрожа, выбежал бы из воды и постарался поскорее обсушиться и согреться, она этого не делает. Она шагает медленно, неторопливо. Как будто рассчитывает каждый шаг. Она, конечно, вся мокрая. Белье стало абсолютно прозрачным. Ноги облеплены мокрым песком, который у меня на глазах темнеет.

Мне бы отвести глаза. Я понимаю, что должен отвести глаза. Но не могу.

Нельзя меня за это винить. Какой восемнадцатилетний парень на моем месте отвернется, отказываясь посмотреть? Уж точно не я. Уверен, что ни один из моих знакомых тоже не отвернулся бы.

И потом, мне кажется: она сама хочет, чтобы ее видели.

И вот она стоит на мокром песке, и вода словно замерзает у нее на коже на осеннем холоде. Она не пытается ни вытереться, ни одеться. Теперь она стоит спиной к озеру и смотрит на детскую площадку, на карусель, на жухлую траву, на голые деревья. И на меня.

Неожиданно она поворачивается ко мне и машет рукой.

И я доказываю всему миру, что я – последний трус, потому что ухожу, притворяясь, что не заметил ее.

Телефон Эстер звонит где-то на кухне. Бегу туда, рассчитывая найти его на рабочем столе рядом с банками с мукой, сахаром и печеньем. Но не тут-то было. Я никогда не подхожу к ее телефону и даже не замечаю звонка, но сейчас мне вдруг делается тревожно. Может быть, Эстер действительно попала в беду; может быть, ей нужна моя помощь. Может быть, звонит сама Эстер – хочет попросить меня о помощи. Например, она заблудилась, ей не хватает денег на такси… ну или что-то вроде того.

Но ведь в таком случае она скорее позвонила бы на мой телефон. Конечно, это логично. И все-таки… Может быть… Включаю духовку вместо подсветки и слушаю глуховатый рингтон. Иду на звук, как сказочные Гензель и Гретель шли по хлебным крошкам в глухом темном лесу. Звук слабый и доносится как будто издалека – или как будто в ушах у меня вата. Я открываю и закрываю дверцы духовки, холодильника, кухонных шкафчиков, хотя это кажется совершенно нелепым – искать телефон в холодильнике. И все же я ищу.

Продолжаю поиски. Телефон умолкает и звонит снова. Я почти уверена, что звонок переключится на автоответчик и все поиски ни к чему не приведут, как вдруг нахожу его в кармане красной толстовки на молнии, которая висит на плечиках в нашем крошечном шкафу для верхней одежды.

Выхватываю телефон, обрушив вешалку, и, глядя, как она падает на пол, нажимаю кнопку приема вызова. На экране вижу: «Неизвестный номер».

– Алло! – кричу я, прижимая трубку к уху.

– Это Эстер Вон? – спрашивает голос на том конце линии.

– Нет, это не она! – выпаливаю я и тут же жалею о том, что поспешила. Наверное, надо было ответить: «Да, это я». Зачем? Затем, что мне любопытно. И дело не только в неизвестном номере. Мне тоже то и дело звонят с неопределяемых номеров. Как правило, звонят коллекторы и напоминают о неоплаченных счетах: старых кредитных картах с отрицательным балансом, по которым я не платила годами, о студенческих кредитах.

– Она дома? – спрашивает низкий мужской голос. Судя по голосу, его обладатель не любит вести светские разговоры, не ценит остроумные ответы или шутки.

– Нет, – говорю я и поспешно добавляю: – Что ей передать? – Почти в полной темноте стараюсь нашарить нашу доску для записи и маркер. Подхожу к криво висящей доске, собираясь записать имя и номер телефона под загадочной надписью: «Убежала. Скоро буду». Внезапно эта фраза становится очень многозначительной. «Убежала. Скоро буду».

Это написала Эстер, точно! Почерк не мой, а ее. Смесь курсива и печатных букв, слова то с прописной, то со строчной. Почерк у нее одновременно мужской и женский. Вот интересно, когда она сделала эту надпись и почему? Может, на прошлой неделе, когда бегала в книжный магазин поискать забытые очки без диоптрий? Или пару дней назад, когда спешила в Эджуотерский филиал Чикагской публичной библиотеки на Бродвее, чтобы успеть вернуть книгу до закрытия? Эстер помешана на том, что книги нужно возвращать вовремя.

А может быть, размышляю я в ожидании, пока тип на том конце линии решит, передать ей что-нибудь или нет, может быть, она написала это вчера вечером, прежде чем вылезла через окно и спустилась вниз по пожарной лестнице? Да, скорее всего, уверяю я себя. Волноваться нет причин. Эстер оставила мне записку; она скоро будет дома. Ведь так и написано на доске.

«Убежала. Скоро буду».

К моему замешательству, тип на том конце линии сухо отвечает:

– Это личное дело. – Голос у него сдавленный. – Сегодня у нас была назначена встреча. Она не пришла.

Судя по всему, он не считает «личным делом» сведения о небрежности и забывчивости Эстер. Чего нельзя сказать о том, как его зовут или о причине его звонка. На заднем плане слышны звуки, которые я изо всех сил пытаюсь расшифровать: машины, плеск волн, бетономешалка. Правда, я ни в чем не уверена. Все звуки сливаются в общий шум. Гвалт. Грохот.

– Я передам, что вы звонили… – говорю я, ожидая, что мой собеседник назовется. Или скажет, зачем звонил.

– Я сам перезвоню, – говорит он и нажимает отбой. Я стою босиком на черно-белой плитке; ноги у меня мерзнут. Телефон темнеет. Провожу пальцем по экрану. Телефон требует ввести пароль. Как пароль?! Ах ты… Сердце у меня бьется чаще.