Александр Трапезников - Ночные окна

– С чего вы решили?

– Из своего окна я видел свет фонарика возле забора, со стороны леса. Что вы на это скажете?

– Возможно. Очевидно, кто-то просто заблудился ночью.

– Сами знаете, что это не так, – улыбнулся Бижуцкий. – Нет, кому-то нужно было проникнуть сюда именно незаметно, именно ночью, под покровом тьмы. А с какой целью? Может быть, убить кого-то? Может быть, меня?

– Бросьте, господин Бижуцкий, не загружайтесь. Но в любом случае я приму меры. Спите спокойно, никто вас пальцем не тронет.

– Хорошо бы… – задумчиво отозвался он, застыв с ложкой каши в руке.

Я встал, оставив его созерцать свои навязчивые видения, и подсел к соседнему столику. Физик и актриса уже допивали кофе. Они не выносили друг друга, но часто оказывались вместе, будто притянутые магнитом.

– Оградите же меня от этого субъекта, Александр Анатольевич! – с легким смешком сказала силиконовая женщина. – Он меня попросту уби-ва-ет.

И здесь об убийстве», – подумал я, а вслух спросил:

– Каким же образом, Лариса Сергеевна?

Она лишь изящно махнула ручкой (жест, знакомый нам по многим ее фильмам), кокетливо закатила блеклые глаза, а ответил физик:

– Видите ли, доктор, изучая ее, я стал понимать, что не понимаю в людях очень многого, но никак не могу понять, что именно из непонятого мною я все же понимаю, и я, наверное, никогда не пойму разницы между тем, что я уже понял, и тем, него я не понимаю.

– Так! – произнес я. – Вы сможете повторить эту фразу?

– Могу, – охотно отозвался он. – Но вы ее все равно не Поймете. В ней есть ряд неправильностей, правильность применения которых создаст новую неправильность речи, надо говорить очень правильно. А самое смешное то, что в обоих моих высказываниях есть смысл.

– Спасибо, – сказал я, глядя, как он невозмутимо допивает кофе, но при этом чуть улыбается.

– Вы слышали? – засмеялась актриса. – Нет, вы слышите, что он тут городит? Я с ума сойду.

– Это нам не грозит, – утешил ее физик. – Александр Анатольевич не позволит. Да и я тоже. Впрочем, нельзя сойти с места, не заступив на него, но если вы сошли, заступая, то вы заступаете и на то место, с которого уже сошли.

– Я сейчас умру, – сказала актриса. – Уберите от меня господина Тарасевича!

Физик-ядерщик плотоядно усмехнулся, сверля ее взглядом.

– Продолжайте забавляться, – произнес я, вставая и пересаживаясь за следующий столик.

Пианист, лауреат многих международных конкурсов, так почти и не притронулся к пище, лишь расковырял йогурт и раздавил ложкой свежую малину. У него было вытянутое бледное лицо и длинные темные волосы.

– Нынче ночью мне снился сон, – начал он, будто ждал меня. – Словно я беременная женщина и у меня начинаются роды. Но рождается не ребенок, а из матки выходит планета за планетой, вся Солнечная система, к которой я начинаю испытывать поистине материнские чувства. Я смотрю на Землю, а она оказывается такой маленькой, крошечной!.. Я плакал во сне. Да-да, плакал. Потому что люди на этой Земле – моей Земле! – как клещи-паразиты, убийцы. Я не хочу иметь с ними ничего общего.

«Так, еще у одного тема убийства», – подумал я. И спросил:

– Вы ощущали при этом страх?

– Нет, радость. Это были слезы счастья. Поскольку я знал, что люди погибнут, а Земля и Солнечная система останутся.

– Каждый человек является высшим повелителем своих сновидений. А значит, и всей духовной вселенной. Очень важно использовать сны как выход из тупика или как щель в бесконечность. Там, возможно, тот новый мир, который вы ищете, Леонид Маркович. Но мы поговорим об этом позже.

Я отправился к следующему столу, к шумной компании. Они вели разговор на излюбленную среди бомонда тему. Бомж на их фоне выглядел вполне светски.

– Секс лежит в основе всего, – убеждала и без того согласных с ней собеседников поэтесса, выпустившая десятка два сборников стихов. – У меня было только официальных мужей пять штук, шестой сейчас в Монреале, а впервые я вышла замуж очень рано, в десять часов утра. Теперь стараюсь откладывать бракосочетание на послеобеденное время.

– Разумно, – согласился бомж. – Спросонья можно ошибиться и выйти не за того. Хотя какая, в принципе, разница? Все равно окажется сволочью.

– А я устал от секса, – произнес молодой плейбой и нарочито зевнул. Вся Москва знала, что его содержит известная женщина-политик, депутат Госдумы.

– Это ненормально, – заявила поэтесса.

– Конечно, поэтому я здесь.

– А вот я потеряла невинность в девять с половиной лет, – заявила путана. – Причем сразу с тремя мальчиками из соседнего двора, они были старше меня на три-четыре года. Сказали: давай играть в доктора, но ты разденься догола и ложись на спину. А потом стали щекотать меня своими пенисами между ног, по очереди. Я сначала ничего не понимала, но затем вдруг закусила губку от удовольствия. И подумала: черт, а это ведь лучше, чем есть конфеты! С тех пор сама предлагала всем в школе поиграть в доктора. В основном это были, конечно, старшеклассники. И даже учитель физкультуры. Особенно забавно было использовать перемену между Уроками – быстро сбегать с кем-нибудь в подвал, сделать там, что положено, и успеть вернуться на алгебру. Как спорт. Бег с препятствиями. Меня даже прозвали Ленка – Сладкая Пенка. Ну, это ясно почему.

– Ясно, – согласилась поэтесса. – Нет, у меня кличек не было. Я с шести лет писала стихи и постоянно влюблялась. Платонически. Я знала, что мой путь – к вершинам поэзии. А мужья в общем-то на этой тернистой дороге лишь метают.

– Тогда в следующий раз выходите замуж за женщину, – посоветовал бомж.

– Я подумаю, – всерьез ответила поэтесса, выразительно взглянув на путану.

– Ленка – Сладкая Пенка, – повторил плейбой и засмеялся.

– Но я все же буду называть вас Елена Глебовна, – сказал бомж. И посмотрел на меня: – Мы что-то не то говорим, а?

– Нет-нет, – успокоил я. – Продолжайте. – Здесь можно рассуждать о чем угодно, цензуры нет.

– Тогда скажите, что такое любовь? – спросила меня поэтесса, тронув пальцем свою родинку на щеке. – Я бьюсь над этой загадкой пятый десяток лет, а все без толку. Мираж? Идеал? Ловушка? Вы, конечно, читали мои книги, там вечный поиск.

– Я отвечу, – сказал бомж. Это был очень умный бомж, он когда-то преподавал в университете. – В древнеиндийском трактате «Шурасаптати» приводится десять стадий, которые проходит человек в процессе этого чувства. Вот они: первая – созерцание; затем следуют задумчивость и бессонница, отощание и нечистоплотность; потом идут отупение, потеря стыда, сумасшествие и обмороки; в заключение – смерть.

– От созерцания – через отупение – к смерти, – повторил плейбой и вновь засмеялся. – Надо не забыть, сказать об этом моей дамочке. А то она уже меня заколебала своим ненасытным сексом…