Александр Трапезников - Ночные окна

– Мне, в общем-то, тоже, – согласилась путана. – Кроме того, у меня есть свои, особые интересы. Но я о них вам не скажу. А людоед Олжас или нет – плевать. Нужно просто держаться от него подальше, не садиться за один стол. Чтобы не угодить в тарелку.

Какие же у нее «особые интересы»? – подумалось мне.

– Тогда и я останусь, – вздохнула поэтесса. – В конце концов, я действительно могу и ошибаться. Все казахи для меня на одно лицо, особенно людоеды. Вот послушайте лучше, что я сочинила намедни…

Левонидзе снова толкнул меня в бок

– Нашего вмешательства не потребовалось, пошли отсюда, – сказал он. – Я физически не могу переносить ее стихоплетство.

– А как же быть с Олжасом? – спросил я, терзаемый разного рода сомнениями.

– Ну, мы-то с тобой знаем, что он не людоед, – подмигнул мне Левонидзе. И добавил: – По крайней мере, не в данное время и не в данном месте.

Это было верно, пришлось согласиться.

Водки они, братья Топорковы, вкусили изрядно, поскольку сидели, осоловев. Но, кажется, вновь примирились. Вот ведь до чего странен и необъясним русский человек! Его родной брат предаст, а он все простит, даже найдет объяснение своему прощению.

Левонидзе приготовил для Топорковых последнего козырного туза. Я почти и не вмешивался в последующий пасьянс. Лишь фиксировал психомоторные реакции. Для своих анали тических выкладок о природе человеческого рода.

– Вернемся опять в прошлое, – произнес Левонидзе, расхаживая по комнате со своей папкой. – На сей раз речь пойдет о… вашем старшем брате, Николае, генерал-майоре бронетанковых войск.

– А он-то тут при чем? – насторожился Владимир. Алексей молча плеснул водку в рюмку, но пить не стал.

– Александр Анатольевич, пересядьте, пожалуйста, в это кресло, спиной к камину, – предложил мне Левонидзе. – Вы будете изображать у нас генерала.

– Извольте, – согласно кивнул я и выполнил его просьбу.

– Что еще за новые фокусы? – недовольно пробурчал Владимир.

– Сейчас узнаете. А вы, господин полковник, садитесь сюда, к окну.

Алексей с рюмкой переместился на указанную позицию.

– И что дальше? – спросил он.

– Восстановим ситуацию августовского вечера 1991 года, – продолжил Левонидзе. Он заглянул в папку и полистал какие-то бумаги. – В тот день ваш старший брат находился в квартире один. Он был действительно очень подавлен после неудавшегося путча. Следствием установлено, что Николай Топорков был связан с маршалом Ахромеевым. То есть был непосредственно причастен к заговору военных. Впереди неминуемая отставка, возможно, арест. Тюрьма, позор и все такое прочее. Но главное, конечно, крушение всех идеалов.

– Да-да, – подтвердил Владимир, – мы об этом уже говорили.

– Но вы не сказали о том, что никакой предсмертной записки найдено не было. – Левонидзе снова заглянул в папку. – Кроме листка бумаги с непонятной фразой: «Эники-беники ели вареники, все слопали, мне ничего не оставили, а энику я шею-то сверну!» Согласитесь, что для человека, готовящегося совершить самоубийство, звучит сие довольно странно и глупо, если только это не клиент Александра Анатольевича?

– Николай не был сумасшедшим, – произнес Алексей и залпом выпил.

– Нет, нисколько, он был необычайно трезвым и волевым человеком, – сказал и Владимир. – А то, что написал, к делу не относится. Просто любил черкать по бумаге, когда пребывал в задумчивости.

– Хорошо. Сочтем это неосознанным движением пера. Вопрос о другом. Застрелился он или нет?

– Застрелился – следствие пришло именно к этому ВЫВОДУ, – напомнил Владимир.

– Следствие приходит туда, куда его приводят, поверьте мне как профессионалу, – возразил Левонидзе. – Ответьте мне тогда на следующий вопрос: кто первым обнаружил труп?

– Да вы же наверняка знаете, – сказал Владимир, – я.

– А где был в это время Алексей?

– Тоже в Москве, – отозвался полковник. – Мы все собрались здесь по приглашению Николая. Но в путче я участия не принимал.

– Знаю, – произнес Левонидзе. – Николай почему-то оберегал вас от втягивания в политику. Очевидно, как младшего брата, считая вас таким до самого последнего момента. Это свойственно старшим, для них младшие до седых волос – дети. Наверное, он и любил вас больше среднего.

– Чепуха! – фыркнул Владимир. – Кто может определить степень любви? Вы, что ли?

– Я всего лишь следователь на пенсии, – скромно уточнил Левонидзе. – Я не претендую на роль ловца душ, как наш Александр Анатольевич. Мне привычнее оперировать голыми фактами. Итак, вы вошли в квартиру и обнаружили мертвое тело с огнестрельной раной в голове?

– Ну да, – кивнул подполковник. – И сразу вызвал милицию. Врач уже не требовался.

– Откуда вы возвращались?

– От Белого дома. Там уже все закончилось. Я шел к Николаю, чтобы сообщить об этом. Да он и сам знал, насколько я сейчас понимаю.

– Но он не знал о том, что вы были… на стороне Руцкого. Вернее, узнал об этом лишь утром.

– Чушь! – выкрикнул Владимир. – С чего вы взяли?

– Пришлось поговорить кое с кем из защитников Белого Дома. Там было много и моих знакомых из военной среды. Да что вы так побледнели? Ничего плохого в том нет. Каждый имеет право на свою позицию. Дело в другом. Августовский путч разделил двух братьев, как во время Гражданской войны. Но еще хуже то, что вы скрыли это от Николая. А он, очевидно, рассчитывал на вас, хотя бы на вашу моральную поддержку.

Владимир молчал, ему нечего было ответить.

– Вон оно что!.. – промолвил Алексей. – Но не может же быть, что Коля застрелился именно из-за этого?

– Нет, конечно, – кивнул мой помощник. – Он не застрелился, его убили. – И без всякого логического перехода добавил: – А как он вас называл в детстве, какими прозвищами?

Оба брата непонимающе уставились на Левонидзе.

– Вспоминайте, – сказал тот. – А то я могу подсказать.

– Эники-беники, – произнес Алексей. – Была у него такая присказка, когда он над нами подшучивал.

– Именно, – усмехнулся Левонидзе. – «Эники» – средний брат, «беники» – младший. И вот приходит этот «эники», которому, судя по записке, Николай Топорков обещал свернуть шею – наверное, за предательство, к нему в квартиру. Между ними происходит серьезный разговор. Ссора. Возможно, в это время Николай действительно чистил свое табельное оружие. Владимир сидел у окна, поскольку есть свидетельница, видевшая его голову. Но на ее показания во время следствия почему-то не обратили внимания. Вернее, сочли несущественными. А это важно. Во время ссоры Владимир встал, подошел к брату.

Левонидзе направился ко мне, продолжая свою речь:

– Он взял со стола пистолет, зашел сбоку от Николая и выстрелил ему в висок. Потому что всегда завидовал не только вам, Алексей, но и старшему брату-генералу. Затем стер с пистолета свои отпечатки и хладнокровно вложил оружие в руку Николая. Только совершил одну существенную ошибку. Вложил пистолет в левую руку, потому что сам левша. И каким же идиотом был следователь, который вел это дело, ответьте мне теперь?