Юлиан Семенов - ...При исполнении служебных обязанностей. Каприччиозо по-сицилийски [Романы]

— Девушка, мне ж на свадьбу…

Из закрытого окошка доносился глухой голос:

— Машина перегружена.

— Так на свадьбу же, — жалобно говорил морячок. — У меня всего неделя осталась, а она в Крестах живет.

— Самолет перегружен.

— Девушка…

— Товарищ, я вам уже все сказала!

Богачев вышел из умывальника, перебросил мохнатое полотенце через плечо и спросил морячка:

— Что у тебя невеста в Крестах делает?

— Метеоролог.

— А зовут как?

— Нюся.

— Толстая она? Черненькая, да?

Морячок обрадованно закивал головой.

— И давно тут сидишь?

— Второй день. А всего неделя осталась. С дорогой. Я ей по почте листок для загса переслал, теперь только подпись поставить и штамп. А вот…

— Ладно. Подожди меня здесь.

— Куда ж я денусь…

Богачев пошел к экипажу самолета, который сейчас вылетал на Диксон и дальше в Кресты. Летчики уже поднялись. Вылет был назначен через полчаса, и все готовились уходить к самолету.

— Командира нет? — спросил Богачев, остановившись у двери.

— Я командир.

— У меня просьба.

— Пожалуйста.

— Морячка с собой захватите, а? Жениться надо парню. В Крестах у него невеста. Нюся, толстая такая, может, знаете?

— Не знаю.

— Так возьмете?

— Не могу, товарищ. У меня и так перегрузка. И вас еще ко мне посадили. Рейсовый пассажирский через восемь часов будет — уступите ему место…

— Спасибо за предложение. Но, может, возьмем парня все-таки?

— Вместо вас, я же сказал. И хватит препираться, мы не в церкви.

— Зря вы сердитесь.

— А вы не лезьте не в свое дело. Договорились?

— Договорились. Только не может быть у вас такая перегрузка, что меня вы берете, а моряка нет. Он тоненький, парень-то…

Командир досадливо махнул рукой и пошел из комнаты. Следом за ним почти все остальные. Богачев остался один.

— «Договорились»! — передразнил он командира и пошел к моряку.

— Ну? — спросил тот.

— Баранки гну. Иди за мной, только на глаза пилотам не показывайся.

— А потом что?

— Потом полетишь. К самолету подходи, когда я сигнал дам, понял?

— Понял.

Богачев быстро оделся и побежал следом за экипажем. Он догнал командира уже около самолета и сказал:

— Вы не сердитесь на меня.

— А я и не сержусь. На всех сердиться — сердца не хватит.

Самолет был уже открыт, моторы прогреты бортмехаником, пришедшим сюда в два часа ночи, диспетчер дал «добро» на вылет.

«Неужели я опоздал? — подумал Богачев. — Нет, не может этого быть. Не должно этого быть. И — не будет! В конце концов я их разыщу». Он гнал от себя эту страшную мысль и старался не думать о том, что происходило в его отсутствие на Диксоне. Он всегда считал, что надо быть уверенным в хорошем, тогда все и всегда будет хорошо. Правда, он помнил смешное изречение Твена: «Нет в мире более жалкого зрелища, чем молодой пессимист, если не считать, конечно, старого оптимиста».

«Я молодой оптимист, — думал всегда Богачев, — и пока все мои оптимистические мечты сбывались. Все до одной. Надо только верить и хотеть, все остальное приложится».

Когда экипаж сел в самолет, Богачев сказал второму пилоту:

— Вы идите в кабину, я трап сам приму.

Второй пилот ушел в кабину. Богачев высунулся по пояс из люка и замахал руками. К нему вприпрыжку бросился морячок. Он в долю секунды вскочил по трапу в самолет, Богачев толкнул его в туалет, и морячок моментально там заперся. Богачев убрал трап, положил его около люка и, осторожно ступая между мешками, баками и большими ящиками, в которых на Диксон везли оборудование для научных изысканий, пошел в кабину. Он шел и улыбался.

— Уберите отопление фюзеляжа, — сказал командир механику, — там какой-то скоропортящийся груз.

— Есть.

— Морозить его надо, а то испортится, — пояснил командир механику, — так что мы вроде рефрижератора.

«Морячок мой загнется, — подумал Богачев, — холодно ему будет в клозете».

Богачев усмехнулся.

— Что вы? — спросил радист.

— Да нет, просто так…

«Испытание холодом, — думал Богачев, — между прочим, в любви это прекрасное испытание. Надо всех влюбленных перед загсом запирать в клозет самолета, который идет над Арктикой и не отапливается, потому что везет скоропортящийся груз».

Через час полета штурман вышел из кабины. Он вернулся спустя несколько минут и сказал:

— Что за чертовщина, клозет не отпирается!

— Прихватило замок, — предположил Павел, скрывая улыбку. — Холодно…

— Не может быть!

Штурман взял топорик и снова отправился в клозет. Он вернулся через минуту и сказал командиру на ухо:

— Заперто изнутри.

Командир сказал:

— Вечно вы с шуточками.

— Да уж какие там шуточки…

Богачев стоял у двери и, поджав губы, сосредоточенно думал, что делать. Положение было безвыходное. Штурман явно не собирался сдаваться.

— Пойдемте вместе, если не верите, — настаивал штурман.

Они ушли вдвоем, и через мгновение Богачев услыхал хриплый командирский голос:

— Откройте, или стрелять буду!

Богачев выбежал из кабины. Командир рвал на себя дверь клозета. Замок он сорвал, но изнутри дверь цепко держали. Наконец, упершись ногами в стойку, командир распахнул дверь, не удержавшись, упал, ударившись о край ящика, злобно выругался и, поднявшись, увидел давешнего моряка. Тот медленно поднимал руки, стараясь при этом улыбаться.

— Невеста у меня, — бормотал он, — семь дней, туда и обратно, только штампик — и все-дела… Я понимаю, перегрузка, только семь дней с дорогой…

Командир спросил Богачева:

— Ваша работа?

Морячок на секунду замолчал, а потом затянул снова:

— Сами знаете, невесты теперь какие, Нюся в Крестах, семь дней…

Богачев поморщился и сказал:

— Моя…

— Знаете, сколько стоит перелет?

— Нет, не знаю.

— Узнайте и уплатите в отделе перевозок, а я из-за вас выговор получать не намерен.

Командир перевел взгляд с Богачева на морячка, по-прежнему что-то бормотавшего, и, не выдержав, рассмеялся.

— Ну-ка, приятель, — потянул штурман моряка за рукав, — надо и честь знать: такое дефицитное помещение на целый час занял.

В Диксоне, как только сели, Богачев бросился в диспетчерскую: узнавать, где Струмилин. Морячок пробежал несколько шагов за ним. Он кричал:

— Товарищ пилот, как фамилия ваша? Я в газету о вашем благородном поступке напишу.

— Ив Монтан, — ответил на ходу Богачев, — напиши в «Работницу», черноморец!

Он бежал по полю быстро, совсем не чувствуя отчаянного сердцебиения.

Он бежал и улыбался, потому что видел, что самолет Струмилина стоит на месте, а возле него прохаживается Володя Пьянков, придирчиво осматривая работу механиков.

— Эй! — закричал Богачев. — Э-ге-гей!

Когда они обнялись, Пьянков сказал: