Инна Балтийская - Маска красной смерти

Она бросила на стол апельсиновую кожуру, которую судорожно сжимала в руках во время рассказа о похищении, вскочила и выбежала в коридор. Митяй поднялся было, чтобы ее проводить, но девушка схватила свою сумочку, накинула на плечи плащ, и выбежала из квартиры.

Золотухин с низко опущенной головой вернулся в комнату и сел в кресло, ссутулившись и глядя в пол. Я с сочувствием смотрела на него. Надо же, как он расстроился из-за своего прокола, и как это не похоже на жизнерадостного и безумно самоуверенного оптимиста! Любую неудачу Митяй называл репетицией будущего успеха. Я была уверена: чтобы выбить его из седла, нужно что-то покруче сбежавшей медсестры. Смотреть на сгорбившегося от расстройства Митяя было слишком тяжело, и я кинулась его утешать:

— Митя, да обойдемся мы без этой трусихи. Не расстраивайся ты! Сообщи про Жанну Валере Стройкину, пусть он ее данные ищет. Да и у меня есть ее телефон, я тоже могу с ней встретиться.

— Ленка, скажи. — странно изменившимся тоном спросил Митяй. — Я правда такой ужасный? Я ведь и тебя подставляю…

— Митя, да что с тобой?

— Я никогда не задумывался о том, что рискую не только собой… — тихо сказал он. — Мне все казалось — это такая забавная игра в разведчиков. Ну, жизнь у меня одна, конечно, но без постоянного риска она мне и не нужна. А тебе… Ты ведь хочешь жить, Лена? Ты ради меня играешь в эти игры?

Я молчала, не зная, что ответить. В самом деле, почему я ввязалась в эту авантюру с расследованием? Я очень боюсь заразы, да и странное похищение врача меня не на шутку испугало. Моя жизнь мне дорога как память, и вовсе не доставляет удовольствия постоянно ей рисковать. Так неужели я и в самом деле все это делаю лишь ради Митяя?

Но, с другой стороны, если на миг представить, что Митяй резко изменился? Что он не устраивает больше скандалы, чтобы потом описать их в своей газете. Что он перестал влезать в опасные авантюры, рисковать собой и другими… а вместо этого занялся, к примеру, вышивкой или плетением макраме. Смогла бы я любить такого Митяя? Осталась бы вместе с ним? И я, ласково улыбнувшись, сказала:

— Митенька, я влезла в это расследование ради тебя. Но я и полюбила тебя за то, что ты такой… И за то, что рядом с тобой и я становлюсь сильной и храброй.

— Ты… серьезно? Или меня утешаешь? — недоверчиво спросил Митяй, но из его голоса пропала угнетающая меня безнадежность.

— Поверь, если бы ты вышивал крестиком, ты нравился бы мне намного меньше. — подытожила я, и мы, представив в красках эту дикую картину, с облегчением расхохотались.

В огромном вестибюле ТЮЗа было сумрачно и как-то непривычно безлюдно. Я часто приходила сюда лет пять-шесть назад, и всегда холл театра всегда был ярко освещенным и полным театрального люда. У окошка сидела веселая полная кассирша, напротив нее у служебного входа дежурил разговорчивый старик-вахтер, а в гардеробе, облокотившись на высокие бортики, щебетали милые молодые девчонки, студентки местного театрального ВУЗа. К ним прибегали поболтать молодые артисты, и веселый кокетливый смех раздавался в холе, отталкивался от каменных стен и эхом разносился по всему театру.

Но сейчас касса была закрыта, гардероб темен и пуст, и лишь вахтер одиноко сидел за невысокой перегородкой, демонстративно уткнувшись в газету и отказываясь с нами общаться. Возможно, у меня разыгралось воображение, но театр показался мне вымершим, словно небольшой средневековый город во время чумы.

Если честно, мне совсем не хотелось ехать сюда. Да и Митяй склонялся к тому, что стоило бы поехать в инфекционку и потрясти Жанну, а через нее выйти на похитителей Спиридонова. Но майор Стройкин после рассказа о загадочной медсестре запретил нам даже приближаться к больнице, сообщив, что иначе арестует нас за разглашение следственной тайны и срыв оперативной деятельности. Сидеть без дела Митяй не мог, потому расследование решено было продолжить в ТЮЗе, где от загадочной болезни погибли две актрисы и помощник режиссера.

Слегка побледнев, Митяй крепко сжал мою руку, и повлек за собой наверх. Главный режиссер театра, Борис Натанович Фридман ждал нас в большом полукруглом зале, таком же темном и словно бы вымершем, как и весь театр. Опираясь на соседние сиденья, он встал нам навстречу с приставного стула, поглядел в глаза Митю полными скорби глазами и грустно сказал:

— Митя, я понимаю, вы хотели как лучше. Но получилось, увы, как всегда. Теперь от нас ушли почти все актрисы, и мне не с кем ставить спектакли. Завтра придут дети, но Буратино они не увидят. Им вернут деньги за билеты… но разве это то же самое, что увидеть Буратино?

— Борис Натанович, я сожалею… Но у вас в театре эпидемия. — твердо ответил Митяй.

— Но почему таки я жив и здоров? — удивленно переспросил главреж. — Да и у остальных наших сотрудников здоровье крепкое, тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Даже у тех, кто отсюда ушел, перепуганный до смерти. Разве бывает эпидемия из трех человек?

Митяй сжал мою руку и отвернулся. Увы, он тоже не понимал происходящее.

— Борис Натанович, — вмешалась я. — На вас вся надежда. Давайте подумаем, где могли заразиться ваши актрисы и ваш помощник?

— Девушка, милая, как вас зовут? — ласково спросил режиссер.

— Лена.

— Леночка, я только об этом и думаю последние дни. — тяжело вздохнул он. — Уже после смерти Оленьки думать начал. Она ж молоденькая была совсем, ее двадцать пятый год рождения мы две недели назад всем театром справляли. Такая пышечка веселая. И никогда не болела.

— И тем не менее… — развел руками Митяй.

— Да… — режиссер опустил голову. — Не уследили.

— Борис Натанович, расскажи все, что только можете вспомнить про последние дни Ольги Кореневой и Евгении Голдышевой. — вежливо, но твердо попросил Митяй. — Ведь второй актрисе тоже было не больше тридцати?

— Женечке? Ей было 28. — режиссер отвернулся от нас, но тут же взял себя в руки. — Ребята, если бы я мог знать заранее…

Две недели назад ТЮЗ был ярко освещен и украшен мягкими плюшевыми игрушками, шариками и гирляндами. На стенах висели детские рисунки, а из динамиков лились задорные детские песенки. Театр всем составом отмечал день рождения молодой актрисы Ольги Кореневой. Она лишь недавно вышла из декрета, оставив годовалого ребенка с мамой, и очень сокрушалась, что во время беременности сильно поправилась, и теперь вот-вот проломит своим весом сцену, и вообще, ей теперь только детей пугать в роли злой колдуньи. Впрочем, Натан Борисович считал эти заявления всего лишь шутками — Олечка казалась ему воплощением молодости и здоровья, и уж напугать детей своим милым румяным личиком точно не могла.

Он первым поздравил именинницу, за ним обнимать и целовать девушку бросились остальные актрисы, и несколько приглашенных журналистов. Щелкали фотовспышки, под разноцветными прожекторами белоснежное платье Ольги переливалось всеми цветами радуги, и все казались такими счастливыми…