Варвара Клюева - Сё вид отечества… Этюд [СИ]

Где-то через полчаса после того, как общественность победила и все разошлись, Вовка начал засыпать, но тут явились дядя Гриша и Коля-Брехун, сосед из дома напротив. Эти разговаривали тихо, но остановились как раз под балконом, поэтому Вовке против воли пришлось подслушивать.

По пятницам дядя Гриша, Матвей Михалыч и Брехун покупали у Вовкиной матери бутылку самогона и квасили в дядигришином гараже, отмечая конец рабочей недели. Одной бутылки им никогда не хватало, всякий раз за добавкой среди ночи высылали гонца, который дубасил в дверь Вовкиной квартиры, поднимая на уши весь подъезд. Материны поползновения продать им с вечера сразу две бутылки понимания у тёплой компашки не встречали: все трое твёрдо верили, что «свою норму знают» и в прошлый раз превысили её по чистой случайности. Наконец мать махнула рукой и уговорила хахаля поменять тихий дверной звонок на громкий — такой, что без проблем разбудит труженицу малого бизнеса, употребившую на сон грядущий собственный товар.

И вот, стоя ночью под балконом, дядя Гриша наставлял отправленного за добавкой Колю по части конспирации: раза три напомнил, что колотить в дверь теперь не нужно, и столько же раз объяснил, что сказать тёте Маше, если та всё-таки услышит гонца и выскочит на площадку требовать мужа. Вовка опасался очередного скандала, но на этот раз обошлось. Минут через пять Брехун вернулся с добычей, успокоил дядю Гришу, сказав, что всё прошло как по маслу, и они ушли.

Потом Вовку терзали зудевшие над ухом комары. На рассвете, когда кровопийцы частью были перебиты, частью попрятались, он наконец задремал. И тут же был разбужен мерзким писком магнитного замка: новые жильцы — муж и жена Гордеевы по прозвищу Футы-нуты, купившие полгода назад квартиру на третьем этаже, — с утра пораньше отправились на дачу. Загружаясь в свой новенький «Рено Сандеро Степвей» — главное украшение двора, — они тоже ругались, правда, негромко. Что-то насчёт того, чего было нужно, а чего не нужно брать. В процессе перерыли взятые сумки и обнаружили, что забыли леску от триммера. Долго выясняли, кто виноват и кому тащиться обратно на третий этаж, потом снова пищали замком и хлопали подъездной дверью.

А когда уехали, цирк продолжил их сосед — псих Артурыч, который вообще не умеет разговаривать нормально, только орёт. Этим утром он сначала орал на своего пса, посмевшего разбудить хозяина в полшестого (в субботу!), а потом — на Сирену, которая визгливо, но резонно указала ему, что это не повод будить соседей.

Эти трое (считая пса) лаялись громко и со вкусом. Вовлекли в свою свару мамку, которая вскоре вышла подметать двор. Но изнурённый к тому времени Вовка всё равно ухитрился заснуть — да так крепко, что проспал и более поздний переполох, и приезд полиции. А потому до сих пор понятия не имеет, кто, когда и почему её вызвал.

В ответ на его невысказанный вопрос Егор пообещал рассказать всё позже и начал задавать вопросы сам.

— Ты хорошо знаешь Николая Глаголева?

— Это Колю-Брехуна? А то! Всю жизнь в одном дворе живём.

— Что можешь про него сказать?

— Да что про него говорить, брехун он и есть. Заложит за воротник и давай смешить народ байками про свои геройские подвиги. Как в Афгане воевал, как генералы ему руку жали, как выручал случаем всяких знаменитостей, а они ему серебряный дарили портсигар. Портсигар у него один, а знаменитости всякий раз разные. Кого он от хулиганов спас, кому вернул оброненную цацку, кому пробил цементную пробку в толчке: он работает водопроводчиком в жэке.

— А враги у него есть?

Опа! Значит, Брехуна замочили? И чего было скрытничать? Когда коп спрашивает про чьих-то врагов, не догадаться, в чём дело, может только дебил.

— Его многие не любят, — осторожно сказал Вовка. — За жлобство. Бабки жалуются, что вызывать его — одно разорение. То старый кран подсунет по цене нового, то на замену чего исправного раскрутит. И чаевые клянчит. Местные алкаши зареклись с ним пить: как скидываться на бухло, так у него вечно хоть пяти рублей да не хватает. Или побежит на точку за пузырём, а сдачу заныкает. Но ведь это всё фигня — ну, лепит горбатого, ну, фаршмачит по мелочи. Кому этот фуфлогон сдался, враждовать с ним?

Следующий вопрос прозвучал неожиданно.

— Скажи, Володя, твоя матушка чем-нибудь, кроме самогона, торгует?

— Ну-у… ещё домашним квасом и рассолом, — припомнил озадаченный Вовка. (Мать-то тут каким боком?)

— А чем-нибудь для усиления кайфа? Фенобарбиталом там, диазепамом, бутизолом…

— Ты чего?! — Возмутился мальчишка. — В такое дерьмо лезть, это нужно совсем пропить мозги. Мамка даже перебродившую брагу не продаёт, чтобы клиент случаем не траванулся. Оно ей надо, на нарах париться? Слушай, хорош мутить, а? Чего там с Брехуном? Отравили?

Опер ещё потянул резину: допил чай, смял и покрутил в руках пластиковый стаканчик. Потом вздохнул и всё же ответил:

— Зарезали. В том самом гараже, где они пили. Похоже, хозяин гаража и отличился. Одежда у него в крови, нож под рукой, сам Трошкин и третий их собутыльник — в отключке.

— Ой, ё-о-о!..

Вовка закусил губу, чтобы не расплакаться. Среди окрестных пьянчуг (да и не пьянчуг тоже) дядя Гриша был самым приличным человеком. Добрым, смирным, не жадным. Он работал в горгазе и, в отличие от Брехуна, не стеснявшегося вытягивать у старух-пенсионерок последние гроши, брал плату строго по квитанции, а хорошим знакомым и вовсе чинил газовые колонки задаром — по-соседски. В свободное время вечно возился в гараже со своей древней «копейкой» и крутившихся рядом пацанов никогда не гнал, отвечал на вопросы, доверял инструмент, не отказывался от неумелой помощи. Вовку жалел и подкармливал, но без нарочитости, ненавязчиво. Ни трезвым, ни пьяным никогда не злился и уж тем более не лез в драку. И отвергнутого дворовыми алканами Брехуна дядя Гриша жалел. Не насмехался, не подкалывал, прощал зажиленную малку. Как же это его угораздило?..

— Вот так-то, — сочувственно сказал Егор. Наверное, угадал Вовкины мысли по лицу. — Зелёный змий — тварь коварная. Кого хочешь сведёт с ума. — Он швырнул в урну смятый стаканчик и встал. — Мне пора. Коллеги на меня, должно быть, уже зуб точат. Ты со мной?

Вовка помотал головой. Ни домой, ни во двор ему сейчас нельзя: не хватало ещё материному живодёру под горячую руку попасть. Да и никого из соседей видеть не хочется. Хочется забиться куда-нибудь в щель и разреветься.

— Ладно, ещё увидимся. Вот, возьми. — Опер достал из кармана рубашки визитку и положил на стол. — Вдруг вспомнишь или узнаешь что-нибудь важное.

Реветь Вовка, ясное дело, не стал. Слава богу, не малец, десять осенью стукнет. Но на душе было погано, и отвлечься от тоскливых мыслей никак не получалось. Что же всё-таки на дядю Гришу нашло? Ночью, когда он провожал Брехуна за «добавкой», разговаривали они мирно, без намёка на ссору. Неужто и впрямь в мамкином пойле причина? Нет, это полная байда. Мать в своём «бизнесе» дока, брагу очищает так, что та ещё до перегонки пахнет не сивухой, а чистым спиртом. К ней конкуренты приходят секреты выпытывать. Не стала бы она постоянным клиентам всякое дерьмо совать…