Ирина Градова - Не делай добра

— Вам не меня надо благодарить, Чангминг, — сказал Мономах, прерывая поток речи коллеги. — Я только попросил одного хорошего человека…

— Ну да, а он попросил другого хорошего человека, — закивал Ли. — Так всегда бывает, я знаю. Но если бы вы ничего не сделали, меня могли выдворить из страны!

— Ну, до таких радикальных мер дело бы не дошло!

Неожиданно дверь распахнулась без стука, и на пороге возник санитар Алексей.

— Владимир Всеволодович, вас главный вызывает! — выпалил он. — Срочно!

То есть позвонить он не мог, а прислал гонца? Лицо парня выражало беспокойство. Интересно, ему известно о планах Муратова ликвидировать отделение? В последнее время Мономаху казалось, что люди за его спиной перешептываются в ожидании неизбежного. Сочувствуют они, боятся за свои места или злорадствуют? Он надеялся, по крайней мере, что последних не так много, ведь он все делал на благо отделения. Которого, возможно, скоро не станет. Мономах не воспринял всерьез посулы Кайсарова: тот преследует собственные цели, а вовсе не горит желанием облагодетельствовать бывшего любовника дочери. Может, у него есть личные причины желать устранения Муратова, а может, он выполняет чужую волю — в любом случае не стоит питать иллюзий. С тех пор как они встретились на банкете, от Кайсарова ничего не слышно. И вот теперь его вызывает Муратов! Это не сулит ничего хорошего, ведь главный, испытывая к Мономаху личную неприязнь, старался свести их общение к минимуму. Они встречались только на летучках и совещаниях, а в последние пару недель Муратов почти не появлялся в больнице — видимо, решал свои проблемы. По правде сказать, дышалось в его отсутствие намного легче!

— Вижу, Владимир Всеволодович, вы озаботились судьбой Ли Чангминга? — вместо приветствия произнес Муратов, как только Мономах переступил порог его помпезно обставленного кабинета. Первым, что сделал новый главный, водворившись здесь, стал дорогой ремонт. Мебель, стоявшая тут до его появления, была почти новой, но Муратов решил, что главврачу она не подходит по статусу, и вывез ее — как говорили сведущие люди, на дачу.

— Не понимаю, о чем вы, — холодно ответил Мономах. Что бы он ни сделал, как бы себя ни вел, их отношения не изменятся, так к чему наступать себе на горло и быть любезным с человеком, которого он презирает всем своим существом?

— Разве не вашими стараниями наша доблестная иммиграционная служба выпустила нелегала из-под своего зонтика? — сделал удивленное лицо Муратов.

— Вы говорите так, словно Ли стал жертвой облавы на рынке! — процедил сквозь зубы Мономах.

— Может, и не на рынке, но правила у нас в стране одинаковы для всех иностранцев: если они желают здесь работать, нужно соблюдать закон!

Пропустив мимо ушей эту высокопарную патриотическую тираду, Мономах спросил себя, откуда он узнал? Сегодня понедельник, а это означает, что либо он кому-то звонил в выходные и специально наводил справки, либо звонили ему. Черт подери, Муратов делает все, чтобы уничтожить ТОН, и готов задействовать любые имеющиеся у него ресурсы!

— Вы меня слушаете, Владимир Всеволодович?

— Да куда ж я денусь, Тимур Айдарович? Только не пойму, к чему вы ведете!

— Да вот к этому, дорогой мой, к этому, — и, едва сдерживая ярость, главный швырнул на стол тонкую пачку каких-то бумаг.

Мономах недоуменно посмотрел на него.

— Что, скажете, вам не знакомы эти письма? — грозно вопросил Муратов.

— Что за письма?

— То есть вы их не писали?

— Тимур Айдарович, я пишу только электронные послания, мне нет нужды…

— Эти грязные анонимки выставляют меня взяточником и разрушителем учреждения, которое я возглавляю! — повышая голос до недопустимой в деловом общении тональности, рявкнул главврач. — Здесь написано такое, что, будь оно правдой, меня следовало бы сейчас же упрятать за решетку!

— Тогда чего вам волноваться? — удивился Мономах. — Если все это — ложь…

— Да, и вам это известно! — окончательно зверея, перебил Муратов. — А мне отлично известен автор… вот этого. И этот человек сидит передо мной, смотрит в глаза и божится, что впервые это видит!

Тут терпение Мономаха иссякло. Ему вдруг стало наплевать на свое место и на отделение, которому он посвятил столько лет жизни. Ничто в мире не стоит того, чтобы он позволил этому жирному краснолицему борову, который непременно закончит апоплексическим ударом, унижать себя. Мономах встал. Муратов все время оставался на ногах и сейчас возвышался над ним на целую голову, что Мономаха ничуть не беспокоило.

— Вы несете чушь! — проговорил он. — Прошу не взваливать на меня свои проблемы!

— Да ты… да ты хоть понимаешь, что я могу с тобой сделать?!

Шея Муратова стала багровой, и Мономах вдруг испугался, как бы главного не хватил инсульт, ведь тогда злые языки смогут обвинить его, что он довел начальника до гробовой доски. Однако внезапный переход на «ты» словно прорвал невидимую плотину, воздвигнутую всевозможными условностями на пути реальных чувств и желаний. Не нужно больше делать реверансы, потому что Муратов в открытую заговорил с ним как с врагом, не прикрываясь политесом.

— Если только вы всерьез не планируете мое убийство, — тихо, но четко проговорил Мономах, — то вряд ли вам удастся сотворить нечто, что меня заденет!

И, не дожидаясь ответной реплики, Мономах развернулся и вышел из кабинета. Впервые за много месяцев он чувствовал себя свободным, словно огромный груз свалился с его плеч. И, хотя впереди была одна только неизвестность, он ощущал готовность столкнуться с ней лицом к лицу.

Торговый центр «Стокманн», выстроенный в лучших традициях дорогих универмагов Европы, располагался в районе метро «Площадь Восстания». Там Алла договорилась встретиться с младшей сестрой Джамалии. В отличие от быстро сориентировавшихся в ситуации Агвана и Аюны, успевших занять вакантные места на жилплощади шаманки, Санжитма, похоже, предпочла не вступать в борьбу за добро, нажитое Джамалией. Прежде чем звонить в Улан-Удэ, Алла выяснила, что у Санжитмы есть собственная квартира в Мурино. Она узнала номер стационарного телефона и на удачу позвонила. Санжитма сама сняла трубку и сразу согласилась встретиться. Алла была заинтригована: оказывается, она в Питере!

До встречи с Санжитмой оставалось около часа, и Алла решила сделать то, чего не делала почти два года — пройтись по магазинам. Она чувствовала себя странно, проходя мимо бутиков, зазывно манящих красиво одетыми манекенами, потрясающими, ласкающими нюхательные рецепторы ароматами и яркими вывесками. Раньше Алла любила шопинг-терапию и прибегала к ней всякий раз, когда настроение оставляло желать лучшего. Иногда она делала это в компании Марины, которая была на десять лет старше, на сорок кило тяжелее и на целую тонну оптимистичнее и увереннее в себе. Градус любви к шопингу падал соразмерно набранным килограммам, в результате чего за последние пару лет Алла вовсе не посещала магазины, довольствуясь тусклыми безразмерными вещами, приобретенными в Интернете. Там она могла не бояться заходить в примерочную кабинку и видеть в зеркалах свои раздобревшие телеса, похожие на рыхлое сдобное тесто. Однако с тех пор, как Алла обратилась к диетологу и принялась усиленно сбрасывать нажитое непосильным пищеварительным трудом, она начала ощущать желание приодеться. Глядя на себя новую, слегка подтянувшуюся и похудевшую, Алла заново училась себя любить. Любить свое тело, далекое от совершенства, свое лицо, почти утратившее второй подбородок, ставшую более светлой и гладкой кожу. Даже ее волосы перестали ломаться и стали блестеть! Всего этого она добилась правильным питанием и длительными пешими прогулками.